— Оно того стоило?
Тишина.
Где-то вдалеке от нашей комнаты раздается крик. Он умирает так же быстро, как возник. Почему-то я знаю, что он принадлежит мама-сан, хоть и не понимаю, откуда такая уверенность. За два года, что я провела здесь, ни разу не слышала, чтобы она кричала.
Синь не единственная, кого наказали. Мы все заплатим за то, что она сделала.
Глаза нашей подруги закрываются, вздрагивают тонкие, как бумага, веки. Судя по тому, что голова откидывается назад, она под контролем героина. От улыбки изгибаются розовые щеки. В обрамлении такого количества крови это выглядит странно.
— Конец здесь, — неотчетливо произносит она. — Как красиво.
От ее голоса ползут мурашки, заставляя меня сгорбиться. Инь Юй крепко держит нашу подругу. Отрываю от марли длинную полоску и начинаю перевязывать розовую плоть Синь.
В дверном проеме возникает тень. На лице мама-сан отражается напряженность и усталость. Она наложила свежий макияж, никогда прежде не видела его в таком количестве. Несложно догадаться, что она скрывает под слоем пудры и мастики: фиолетовые зародыши будущих синяков или свежие сочащиеся раны. Напоминание о хозяйском гневе.
Некоторое время она молчит, заполняя дверной проем изможденной поддельной красотой. Ее тяжелый взгляд изучает Синь: забинтованные руки, растрепанные волосы и пустое, в наркотическом угаре, лицо.
— Они поймают. Они всегда будут вас ловить. — Мама-сан все еще смотрит на Синь, но ее слова предназначены нам. Эти слова измельчены, словно порошок героина.
Но когда мама-сан отрывает от нашей подруги взгляд, словно очнувшись ото сна, она снова становится жесткой и неумолимой.
— Оставьте ее.
Мы оставляем полуобнаженную Синь лежать на кровати. Мама-сан скалой стоит в дверном проеме, пока мы не выходим из комнаты, и запирает дверь.
— Вы обе должны разойтись по комнатам до следующего распоряжения. Девочкам разрешено выходить только, чтобы выполнять работу по дому.
Девочки, у которых есть определенные обязанности. Нуо убаюкивает хозяйских гостей, находящихся в глубоком наркотическом трансе, игрой на цитре. Инь Юй, зажигает трубки и наполняет стаканы сливовым вином по щелчку пальцев. У меня нет таких обязанностей, что делает из меня затворницу.
— Как долго? — спрашиваю я.
— Столько, сколько потребуется. — Голос мама-сан бьет, словно хлыстом, удерживая от дальнейших расспросов. — У него длинная память.
Перед глазами все еще стоит лицо хозяина. Холодное и уверенное. Лишенное злобы. Лицо человека, в котором давно умерли прощение и сострадание.
Мама-сан права. Мы здесь надолго.
* * *
Слова Синь крутятся у меня в мозгу несколько часов. Снова и снова: конец, конец, конец. Холод пронзает кости, в комнате будто становится холоднее. Хочу поспать, но всякий раз, когда закрываю глаза, вижу кровь и шприц. Ничему другому места нет.
Меня все еще трясет, когда приезжает посол Осаму.
Я счастливица. Девушки типа Инь Юй вынуждены принимать за ночь трех-четырех мужчин. Посол же мой единственный клиент. Он доплачивает хозяину за услугу, чтобы я обслуживала только его. Я не знаю, почему из всех девушек он выбрал меня. Просто в один прекрасный день он перестал их замечать и запретил другим мужчинам замечать меня.
Я исключительно его — загнана в угол и высоко ценюсь.
Посол не такой уж и ужасный по сравнению с теми, кто раньше бывал в моей кровати. Он не бьет. Он не кричит. Не смотрит на меня так, словно я жвачка, прилипшая к подошве его ботинок. Наоборот, он говорит, что я красивая. Всякий раз, когда он приходит, он приносит мне цветы. Яркие, сладко-пахнущие бутоны, призванные подбодрить меня.
Сегодня в его руках уютно расположился букет фиалок, ярко выделяясь на фоне его отутюженного угольного цвета костюма. Никто из нас не произносит ни слова, пока он вытаскивает из вазы букет засохших роз. Лепестки шелестят по столешнице, словно листы пергамента. Одним движением руки посол смахивает их на пол.
Он скидывает смокинг, прежде чем подойти к кровати, где сижу я и трясусь.
— Прости, что меня не было так долго. — Он садится, и кровать прогибается. Под его весом матрас опускается, отчего я соскальзываю ближе к нему. Тепло его кожи перекидывает мостик между нашими телами, напоминая, насколько я холодна. — Я был в разъездах.
Пытаюсь улыбнуться, но на губах тяжелые гири. Не могу перестать думать о криках, проглоченных словах. Весь тот шум, что извергался изо рта Синь.
— Что случилось, Мей Юи? — Он произносит мое имя не так, как оно должно звучать. Мне потребовалось несколько недель, чтобы понять его странный акцент.