— Значит это была проверка? — говорит Дей холодным голосом, но его ступня снова отбивает ритм. Быстрее, чем раньше.
— Более или менее, — равнодушно пожимает плечами Лонгвей. — Я искал хороших уличных мальчишек. Непросто найти таких курьеров, которым я мог бы доверять.
Но сегодня вы себя хорошо зарекомендовали. Как насчет того, чтобы работать только на меня и бегать для меня, выполняя... деликатные поручения? Я хорошо плачу. Каждый из вас получит свою долю. Во время этих забегов ему придется оставаться здесь. В качкстве подстраховки, вы же понимаете.
Это странно, почти жутко, что Лонгвей думает, будто заложник сработает. Будто мы способны доверять друг другу. Гадаю, проделывал ли он что-то подобное с другими бродягами. Если он посмотрит на меня своими черными глазищами, он просто, словно скальпелем, попадет в мою слабость. Мне нужна защита.
Молчу. Третье правило огнем горит в моих икрах. Все, чего я хочу, — бежать. Далеко-далеко от этого места с его вонючим дымом, грязными деньгами и страхом.
Раздается резкий щелчок — пальцы Лонгвея складываются вместе.
— Еще вина! И света! — кричит он через плечо.
Я уже было хотела отказаться, когда в комнату входит женщина. Подождите. Не женщина. Это девушка. На ее лице толстый слой макияжа. Как у той девушки в переулке. От ее вида: узкого красного платья и подноса в руках, у меня возникают ответы на ряд вопросов. Я вспоминаю, зачем я здесь.
Эта девушка. Я ее знаю. Она из моей провинции. С фермы, что за четыре ли к западу от нашей. Ее звали... зовут Инь Юй. Я видела ее лицо в заднее окошко грузовика, в котором увозили Мей Юи. И забрали ее той же ночью.
— Немного развлечений для плоти? — Лонгвей смеется еще пуще, пока в его бокал наливается вино. Оно отвратительно воняет — смесь алкоголя и сочной, сладкой сливы. — Здесь таких много. Если ты изволишь заплатить.
Отрицательно качаю головой. Эта девушка, Инь Юй, уходит. Ее шелковое платье вспыхивает красным, прежде чем раствориться в тени.
Если Инь Юй здесь, значит Мей Юи тоже. Не слишком много, за что можно зацепиться. Вообще-то, это ничто. Но сейчас, это единственное, что у меня есть.
Я должна принять предложение Лонгвея. Я должна продолжать поиск.
— Хорошо, — сухо говорю я, понимая, что пути назад не будет. — Я стану вашим курьером, если Дей согласится сидеть здесь.
Если он готов рисковать своей жизнью всякий раз, когда я выхожу на улицы. Если он думает, что готов мне довериться.
— Я посижу.
Видимо, готов. И доверяет.
Лонгвей даже не улыбается. Делает глоток вина, несколько капель которого проливаются ему на руку. Эти красные глубокие ручейки напоминают мне кровь торговца нефритом.
— Приходите завтра на закате. У меня для вас есть другая работа. Мой человек расплатится с вами у выхода, — говорит Лонгвей, махнув свободной рукой. Знак того, что нам пора уходить.
Мы идем за человеком Лонгвея к выходу, где он отдает нам оранжевый конверт, набитый наличными. Все двери по коридору до сих пор закрыты. Не могу не думать о том, что за одной из них может находиться моя сестра. Она ждет.
Мей Юи
Единственное окно находится в моей комнате. Странный проем, оставленный строителями во всем здании. Размером в шесть забытых ими шлакоблоков. Теперь отверстие состоит из стекла и металла. Окно прячется за ярко-алой занавеской, закрывающей вид. Там мало что можно увидеть. Даже сам переулок какой-то неправильный — просто щель между зданиями, которой пользуются дети и кошки. Призрачный свет, падающий сюда с главной улицы, ничего не может здесь изменить... его достаточно лишь для того, чтобы увидеть груды мусора.
Вид отвратительный — серость и гниль. Никогда не понимала, почему Синь так любит туда смотреть. В ранние утренние часы, когда наши клиенты где-то далеко, она сидела на моей кровати, откинув занавеску, и пялилась сквозь металлическую решетку. В ее глазах всегда была какая-то дымка, заставлявшая меня гадать, что именно видела Синь, глядя на то, что открывалось перед ней.
После двух дней, проведенных в одиночестве, когда стены начинают давить и душить, я убираю занавеску и смотрю в окно. Заплесневелый шлакоблок, обертки и разбитые бутылки из-под алкоголя. Таращусь на этот вид и пытаюсь разглядеть то, что видела Синь.
По другую сторону от окна что-то движется. Много мне не видно, только отражение решетки да моего собственного лица. Может, движение мне только привиделось.
Но потом дребезжит стекло. Ладонь, белая и ослепляющая, заполняет пространство, где только что было мое лицо.
Сердце вздрагивает так же сильно, как и стекло. Я моргаю, снова и снова, но рука не исчезает. Она все еще там — пять пальцев, словно испещренная паутиной, ладонь. Линии глубокие и запутанные, с легким налетом грязи.