— Сегодня мне повезло, Кма. — Я ставлю ботинки на пол. Кот крадется через всю палатку. Трется усами об изношенную кожу и плюхается пушистым телом на шнурки.
Тянусь за простыней. Я должна это сделать. Вытаскиваю нож из туники и принимаюсь резать простынь на полоски. Стараюсь не обращать внимание на вонь и влажность ткани.
Мей Юи всегда накладывала мне повязки. Раньше. Она тепло смотрела на порезы, которые оставлял отец. С грустью смотрела. Ее пальцы были очень нежными, когда она оборачивала ткань. Ей приходилось столько раз использовать повязки, что они стали цвета ржавчины. Но всегда были чистыми. Перевязывала она хорошо. Заботилась обо мне.
Но теперь я одна. И мне гораздо сложнее делать перевязки самой. Использую зубы, борясь с рвотными позывами. Мей Юи пришла бы в ужас, что я использую грязную простынь, чтобы перевязать раны. Она была бы в ужасе просто от того, что я здесь.
Вопрос поиска Мей Юи никогда передо мной не стоял. Она все, что у меня было. Без нее у меня не было причин оставаться на ферме, терпеть побои отца и смотреть, как мать увядает, словно наши рисовые ростки.
Не знаю, почему вдруг решила, что найти сестру будет легко. Я просто даже ни о чем не думала, когда, запрыгнув на велосипед, помчалась за большим белым грузовиком. Не думала ни о чем, когда обрезала волосы. Или когда добралась до Дальнего города и принялась задавать вопросы на своем медленном деревенском наречии.
Теперь я понимаю, что была молодой и глупой, считая, что просто так зайду в это место и найду сестру.
Крепость занимает не такую уж и большую площадь, каких-то три-четыре рисовых поля, но недостаток восполняет высотой. Лачуги стоят друг на друге, будто корявые кирпичи, выложенные так высоко, что закрывают солнечный свет. Улицы, которые раньше были полны воздуха и света, сейчас оплетены множеством проводов. Порой я чувствую себя муравьем-трудягой, бегущим по этим темным извилистым тоннелям в бесконечном забеге. Всегда в поиске. Ничего не находящим.
Но пока я не отыщу ее, поисков не прекращу. А я ее найду.
Кма перестает обнюхивать свое новое спальное место в ботинках. Его желтые глаза направлены на вход в мое убежище. Уши торчат вверх. Шерстка вздыблена. Задерживаю дыхание, прислушиваясь к вечной песне Крепости: далеко урчит мотор; за тонкой стеной мать кричит на детей; где-то в переулке лают собаки; каждые пять минут над городом с ревом пролетает аэроплан.
Но есть еще один звук. Мягкий, но совсем близкий. Шаги.
Меня преследовали.
Пальцы плотнее оборачиваются вокруг ножа. Я подползаю к краю своего брезента, к горлу подступает страх. Бедра сводит судорогой, пока я жду. Прислушиваюсь. Рука с ножом становится белой, как рис, и дрожит.
Шаги замирают. Раздается хрипловатый, с нотками сомнения, голос:
— Есть кто?
Не Куен. Но это не значит, что я в безопасности. Эти улицы кишат ворами и пьяницами. Люди, которые зарежут тебя, не моргнув и глазом.
— Проваливай! — стараюсь, чтобы голос прозвучал как можно более гортанно. По-мужски. Угрожающе.
Через щель в брезенте я разглядываю пришельца. Мальчик, взрослый. Он прислоняется к стене, положив руки в карманы и согнув одну ногу в колене. Вода, которая постоянно стекает по городским стенам, впитывается в ткань его толстовки. Но он похоже этого не замечает.
Его взгляд направлен прямо на клапан моей палатки. Глаза отличаются от глаз большинства жителей Хак-Нам — они темно-карие. Но совершенно не похожи на глаза дикаря Куена. Или на невозмутимую глазурь пожилых женщин, что потрошат рыбу, сидя на корточках возле углей. День за днем.
Нет. У этого парня глаза, как у лисы. Зоркие. Сияющие. Умные. Ждущие чего-то очень, очень плохого.
Мне лучше оставаться настороже.
— Джин, так?
Мое имя. Он знает, как меня зовут. Этого достаточно, чтобы оскалиться. Приготовиться к схватке.
— Убирайся прочь. — Я поднимаю нож. Где-то вдалеке переключается светофор, отражаясь во взгляде юноши. Он даже не вздрогнул. — Последний раз предупреждаю!
— Я не причиню тебе вреда. — Парень отталкивается от стены. Вытаскивает руки из карманов. В них ничего нет.
Когда я останавливаюсь, мои зубы все еще оскалены. Снова его разглядываю. Черная толстовка. Джинсы такие новенькие, даже нигде не истерлись. Бледные и пустые, раскинутые широко, руки. Потом перевожу взгляд на его лицо с четко очерченными скулами. Плотно сжатые губы. Высокие дерзкие брови.
— Как ты меня нашел? — У меня ноют суставы, так сильно я сжимаю нож.
— Мистер Лам сказал, что ты обычно бываешь в этом секторе. Все, что мне оставалось, наблюдать. И следовать за своей аллергией. — Он, как по команде, чихает. Эту агонию не остановить. — Прилагается к суперсиле.