С Мариной они регулярно ходили на бывшую Родину.
С Родиной было нехорошо — жесткость риторики нарастала, чувствовались какие-то подковерные интриги и непонятная напряженность. Начались откровенные ограничения по товарным группам и технологиям — отказывались давать оружие, боеприпасы, электронную технику и научное оборудование.
Андрей сообщил, что проводники получили анонимный заказ на проход в Коммуну. Плату за него обещали фантастическую. К счастью, в силу особенностей своего «полуфрагментарного» состояния, Коммуна оставалась недоступна через кросс-локусы.
Росли и ширились контакты с контрабандистами. Коммуна покупала на черном рынке то, что не хотели продавать на Родине. Матвеев бредил Ушедшими, и для него скупали всё, что походило на их артефакты. В основном — хлам, но иногда попадалось и что-то интересное. Скупали через Андрея, который стал неофициальным торгпредом Коммуны. Он отселился из Альтериона в замкнутый и странный срез, где, пользуясь полной индифферентностью аборигенов, основал свое небольшое предприятие. Занялся розыском и скупкой редкостей и артефактов, транспортировкой людей и товаров через кросс-локусы и так далее. Проводники прозвали его «Коллекционером». Хороший контакт с Коммуной давал ему значительные преимущества. А еще Андрей очень интересовался Коммуной, реперами и технологиями переходов. Мигель рассказал Ольге, что он пытался наладить неформальные контакты с его оператором, Олегом, и задавал довольно странные вопросы. На всякий случай она решила «не светить» в Альтерионе Марину.
Именно Андрею принадлежала идея пополнения населения через работорговцев. Ольга подозревала, что хитрый Коллекционер просто хочет заработать на посредничестве.
В Совете мнения тоже разошлись.
Мигель одобрял идею в целом, но предлагал совместить ее с борьбой против работорговли — просто отобрав всех рабов и уничтожив всех торговцев.
Ему возражали, что это будет разовая акция, которая даст незначительный результат, но перекроет все дальнейшие перспективы.
Палыч был, в принципе, за, поскольку демографическая проблема в Коммуне стала основным тормозом развития. Естественный прирост — это слишком медленно, ненадежно и чревато проблемами близкородственного скрещивания уже через поколение. Но он опасался, что, набрав людей неизвестного происхождения, Коммуна утратит нравственные ориентиры.
— Цыганский табор будет, а не коммунистическое общество! — говорил он.
Ольга была против, потому что любые контакты с работорговцами могли безнадежно испортить им репутацию в Мультиверсуме.
Дмитрий был за, просто потому, что Ольга против.
Вазген был озабочен, куда их селить, чем кормить и чем занять.
Микола Подопригора, по причине остановки реактора и перехода локальной энергетики на акки подавшийся в сельское хозяйство, заверил, что, хотя как коммунист и современный человек он против рабства, но, как исполняющий обязанности плантатора, совершенно не против лишней рабочей силы.
Наверное, ни одно решение не принималось так тяжело, но необходимость восторжествовала — Андрей получил добро на установление контактов с работорговцами. И Ольга ничуть не удивилась тому, как быстро это было проделано. Как будто все только ждали отмашки. Условием было «Коммуна никак упоминается при сделке», но это все равно, что запихивать пасту обратно в тюбик. Операторы бросили всё и приводили партиями испуганных, забитых, измученных и голодных детей. Женщины Коммуны буквально плакали над ними. Лизавета разрывалась на части, выводя им вшей и пытаясь вылечить от целого букета болезней. Больше двух сотен детей, возраста приблизительно от четырех до семи лет, в первой партии. Отмыв и подлечив, их раздали по семьям. И это стало катастрофой.
Не знающие языка, дикие и странные дети совершенно не хотели вырастать примерными коммунарами. Даже пятилетние оказались психически искалечены. Запуганные до невозможности — и при этом патологически жестокие. Любую слабость использовали для давления, дрались с ровесниками чуть не насмерть, один мальчик чуть не зарезал приемных родителей. Почти необучаемые, зацикленные на еде, ничего не желающие делать. Никакой благодарности они не испытывали. Боялись только физического наказания, не понимали никакой положительной мотивации. Страшно было думать о том, что будет, когда они вырастут.