Девочка замолчала, и дети в аудитории внезапно зааплодировали, разбудив последних спящих.
«Плывут пароходы — привет Мальчишу!» — невольно вспомнилось мне. Экая талантливая девчушка! Вот бы кому историю писать… До чего складно вышло! В конце концов, главное в истории — как ее отрефлексировал социум. Ну и дидактический пример для подрастающего поколения.
— Молодец! — совершенно искренне похвалил я девочку. — Отлично рассказала. Это настоящая История, именно это и будут учить в школе ваши внуки. А теперь давай посмотрим, что из этого ты видела на самом деле.
— Ну… — белобрысая растерялась. — Я проснулась от выстрелов…
— Вот здесь уже стоп, — прервал я ее, — ты сразу поняла, что это выстрелы? Ты до этого слышала много выстрелов?
— Нет, — призналась смущенно девочка, — я не поняла, что это за шум, просто проснулась и забеспокоилась. Мне потом уже сказали, что это была стрельба…
— Дальше что было?
— Заработала сирена, мы все немного… Ладно, мы сильно испугались. Это не было похоже на учебную тревогу. Потом пришла Ирина, наша учительница.
«Ага, значит, живет не в семье», — машинально отметил я. В Коммуне это было дело обычное, большинство детей лет с десяти живут в детских общежитиях, хотя некоторые ходят ночевать к родителям. Это, кажется, никак не регламентируется. Ну, или я не знаю каких-то неписанных правил. Я до сих пор не всегда ориентируюсь в здешних социальных умолчаниях.
— Она сказала, что всем детям надо срочно спуститься в Убежище. На лестнице было темно, горели аварийные лампы, но в Убежище зажгли свет. Там были другие дети и несколько учительниц, они сказали, что на Коммуну напали, но мы не должны волноваться, потому что ополчение нас защитит. Мальчишки требовали дать им оружие, но им не дали, конечно. Вот бы они навоевали тогда! — засмеялась она. — Ведь стрелять нас еще не учили… Мы сидели там до утра, как будто в дни Катастрофы, а потом нам сказали, что все закончилось, наши победили, и отпустили на занятия, или спать — кто как хочет…
— Ты, Настя, типичный свидетель исторических событий, — сказал я одобрительно. — Ты совершенно точно знаешь, что произошло, но при этом сама ничего не видела. Ты проснулась, какой-то шум, все испугались, побежали прятаться. И уже потом тебе объяснили, каким именно событиям ты была свидетелем. Причем объяснили люди, которые видели не больше тебя, и которым рассказали те, кто никак в происходящем не участвовал. Так и создается История.
— Но… — девочка заметно растерялась. — Разве все было не так, как я сказала?
— Дело не в этом. Я сам тогда валялся со сломанной ногой и вообще все проспал, так что все, что я знаю — точно так же, с чужих слов. Более того, если поговорить с непосредственным участником — например, с тем, кто отражал нападение, — мы узнаем не намного больше. «Из темноты выскочили какие-то люди, начали стрелять, я стрелял в ответ, друга убили, меня ранили, подошло подкрепление, их оттеснили обратно, меня унесли в госпиталь…» Так было, Юра? — обратился я к одному из сидящих на заднем ряду взрослых. (Послушать мои лекции приходили не только дети, и это было предметом моей умеренной гордости).
— Именно так, факт! — смущенно пробасил с заднего ряда Юрик Семецкий. Я знал, что он был тогда в дежурной смене ополчения. — Чудом не убили меня! А кто, чего, зачем — это уж потом узнал. Не до того было…
— Так что, возвращаясь к первому вопросу: хотя мы своими глазами наблюдаем этот кризис, но какую версию «на самом деле» будут знать наши внуки, зависит от того, кто будет эту историю писать.
— А разве не вы? — спросили сразу несколько детских голосов.
Когда жизнь отчасти вернулась в мирную колею — работа с компьютерным железом, лекции в школе и так далее, — для меня пришло время всерьез взяться за новую общественную обязанность — историографию. Написание истории Коммуны, начиная от Катастрофы и до сегодняшнего дня. Вдохновленный этой идеей Председатель Совета, которого все звали просто «Палыч», безапелляционно назначил меня штатным хронистом: «Ты ж писатель? Вот ты и напишешь!».
Палыч обязал всех коммунаров первого поколения мне помогать: «Взбодрите память для общей пользы, товарищи! Поделитесь с молодежью ценным опытом!» — но сам участвовать в исторических изысканиях не спешил. Остальные, если честно, тоже не рвались. В отличие от дежурных ветеранов моего школьного детства, всегда готовых в красках расписать, как они Берлин брали, здешние Первые отчего-то вспоминали прошлое весьма неохотно. То ли потому, что действительно хорошо его помнили, то ли потому, что там были не только героические страницы. Профессор Воронцов, который больше всех знал о первых днях Катастрофы, вообще бегал от меня, как черт от ладана, отмахиваясь от всех расспросов и ссылаясь на крайнюю занятость.