— Со вкусом подобрано! — восхитился Степан, когда я оттарабанил ему конфигурацию хозяйкиного Пентиума–три.
— Ты сам это подбирал? — удивился Мишка. По всему выходило, что машина у Варьки, и правда, отличная. Я‑то в железе дуб–дубом.
— Люди добрые подсказали. О! А вон и Жорка идет. Кому чего взять?
Себе скромно выбрал «единичку». В смысле, первую «Балтику».
— А что, джентльмены, — издалека начал я, допивая бутылку. — Можно программными средствами в Виндовозовскую панель управления влезть.
В терминологии я тоже не силен.
— Ты что имеешь в виду? — озадаченно поинтересовался Михаил.
— Ну, допустим, чтобы программа у меня работала и сама без моего ведома меняла, ну… Например, обои.
— Это ты у Генки спроси из «Городища», — хохотнул Степка. — У них там недавно такая хреновина с этими обоями произошла. Его козел этот, Карасев, чуть не уволил.
— Да все можно, — рассудительно сказал Жорка. Он как и я пил «единичку». — Умеючи можно.
Конфиденциальность, черт возьми! Господи, ну я, с моим–то опытом, как мог поверить в то, что событие произошедшее в какой–нибудь городской газете можно сохранить в тайне.
— Давайте еще по одной, — с горя предложил я.
— Мужики, а давайте лучше по водке, — не согласился Степка. — Ко мне на работу зайдем. По стопарику выпьем. Согреемся.
Но остальные проголосовали за пиво и Степану пришлось подчиниться.
— Слушай, а где твоя собака? — поинтересовался Жора, когда мы с Михаилом сдав опустевшую тару принесли еще по бутылке пива.
— Дома сидит, — снова пришлось соврать мне. — Я же не надолго выскочил, только вас проведать.
Зубы мои клацнули. Кажется, и правда начинаю замерзать. Знала бы Варька, какую ангину я рискую подхватить во имя общего дела, выписала бы мне премию.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Расставшись с джентльменами, я сразу же устремился к районке. Во–первых, выпитое пиво уже давало о себе знать, во–вторых — хотелось навести кое–какие справки.
— Привет!
— Привет, — особа с которой я столкнулся оказалась Милкой Шевцовой. Вместе мы когда–то начинали делать «желтушку» и, не будь ее хозяин беспросветным жлобом, я бы работал в той газете до сих пор. Я и сегодня считаю, что Милка — женщина бальзаковского возраста с мальчишеской челкой — лучший городской журналист по части криминальной хроники. Или, по–крайней мере, могла бы быть таковым, если бы ей как следует платили.
— В поисках жареных фактов? — понимающе подмигнул я Милке.
— Из ОВД возвращаюсь. Полчаса у Дрожко просидела. Коньячком угостил.
— Что новенького–то?
— Знаешь, такая барышня передо мной из кабинета вышла. Словами не передать. Фигурка, прическа. Костюмчик тысяч, наверное, за двадцать. Косметика — мама моя дорогая! А туфли… — Милка мечтательно закатила глаза. — Я захожу, подкалываю: «Ну, — говорю, — товарищ полковник, вы себе и кралю отхватили. При вашей зарплате ее не одеть». А он рукой машет, на дверь косится. «Племянница нашего генерала," — говорит.
— Какого еще генерала? — ошалело спросил я, сразу сообразив, кем была незнакомая Милке посетительница начальника ОВД.
— Ну, Витя, как это какого! Областного, которого год назад назначили. Тогда еще все менты в панике были — его к нам из отдела по борьбе с коррупцией перевели.
Все–таки, сходить пивца на бульваре хлебнуть — дело полезное: такие вещи иногда узнаешь о своих знакомых.
— А ты о призраке Матвеевой, слышал? — зловеще понизив голос спросила Милка на прощание.
— О ком? — сознаюсь, что в этот момент мне стало не по себе.
— На компьютерах в «Городище» призрак Матвеевой постоянно появляется. Мне Светка рассказала, — объяснила Милка. — Только ты никому, а то этот козел Карасев ее уволит.
— Могила! — клятвенно пообещал я. В свое время я растерзал бы Милку на месте за то, что получив в руки столь жареную информацию она не собирается опубликовать ее на первой странице ближайшего номера «желтушки», но сегодня оставалось только попрощаться.
Худая рослая женщина — редактор районки по имени Татьяна — продержала меня в своем кабинете около получаса. Было о чем поговорить, что вспомнить. Но и здесь меня ждали сюрпризы.
— У Геры Карасева совсем крыша поехала, — меланхолично перебирая бумажки на редакторском столе пожаловалась Таня. — Позвонил мне с час назад, начал угрожать.
— В каком смысле?
— Если кто–то напишет о том, что происходит в «Городище» — это будет бесчестный и подлый поступок. Нарушение всяческой журналистской этики, выпад против него лично. Он оставит за собой полную свободу действий. Такого наплел. Что там хоть произошло?