АВДОТЬЯ. Вот они, мои камушки… Вокруг-то черно, а они по-прежнему светятся.
ВАСЕНА. Ох ты, краса какая!
МИТРЕВНА. Да уж худого слова не скажешь. Запястья хороши, а сережки да ожерелье и того лучше. Что ж я их на тебе будто никогда и не видывала, Авдотья Васильевна?
АВДОТЬЯ. В счастливые дни не носила — стыдилась в цветных уборах красоваться. Авось они мне теперь, в несчастье, послужат. Да только станет ли моих сережек да перстеньков, чтобы всех, кого хочу, из полона выкупить?
ПРОХОРЫЧ (покачивая с сомнением головой). Кто их знает, иродов, сколько они нынче за душу живую берут… В старые годы, помнится, им в орду мешками добро носили — и серебро-то, и золото, и камни самоцветные… А это что? Коробочек!…
ВАСЕНА. Да ведь бусы-то какие! Я краше на веку не видывала!
ПРОХОРЫЧ. Век твой короткий, вот и не видывала. Не твоими глазами глядеть они станут, татары-то. Чем их удивишь! Сколько княжецких да боярских теремов разграбили, сколько церквей разорили! А тут — бусы!…
АВДОТЬЯ (медленно и задумчиво перебирая перстни и ожерелье). Что и говорить, не богат мой выкуп. Да больше-то взять неоткуда…
НАСТАСЬЯ. Постой, Дунюшка! Вот у меня на шее в мешочке богатство мое вдовье — перстни обручальные да запонки с камешками. Возьми-ка! Всё больше будет.
ВАСЕНА. Ой, тетя душа, да ведь и у меня камушки есть — в сережках… Вот я их из ушей выну, сережки-то… Глядико-сь, хорошие!…
ПРОХОРЫЧ. А у нас, Авдотья Васильевна, только и осталось, что два креста — медный да золотой. Давай поделимся: медный нам на двоих, а золотой тебе на троих. Бери!
АВДОТЬЯ. Родные вы мои! Уж и не знаю, каким поклоном вам кланяться. Авось теперь хватит нашего выкупа…
МИТРЕВНА. А ежели и хватит, матушка, так с кем ты его в орду пошлешь? Вовсе не стало у нас народу. А человек тут нужен смелый да верный.
АВДОТЬЯ. Сама пойду.
НАСТАСЬЯ. Да что ты! Опомнись, голубушка! Мыслимо ли это дело — своей волей в татарскую неволю идти?
ВАСЕНА. Пропадешь, тетя Душа! Зверь тебя в лесу заест али разбойники зарежут… И камушки твои отымут.
МИТРЕВНА. Да и как это бабе молодой к басурманам в орду идти — на позор, на поругание! Хоть ты ей скажи, Прохорыч.
ПРОХОРЫЧ. Что сказать-то? Сама, чай, знает. Народ немилостивый, народ лютый — ни красы не пожалеет, ни чести, ни немощи…
АВДОТЬЯ. А кому ж, окромя меня, в орду идти? Сами ж говорили — некому.
Все на минуту замолкают.
НАСТАСЬЯ. Ну, коли так, возьми и меня с собой, Авдотьюшка. Хоть вместе помрем.
ВАСЕНА. А я-то как же?
АВДОТЬЯ. Нет, Ильинишна, не возьму я тебя с собой. Ты вон и в погреб-то через силу лазила, а та дорога потрудней будет. Забирай-ка ты Васену да ступайте в Заречье. Там кой-как перебьетесь. (Старикам.) Да и для вас, люди добрые, на наших лугах, в летней избе, местечко найдется. Хоть и не хоромы, а всё крыша.
Старики кланяются ей в ноги.
МИТРЕВНА. Спасибо тебе, голубушка, что в такую пору о нас подумала… А сама-то ты что же так и пойдешь к татарам-то? В дикое поле?
АВДОТЬЯ. Так и пойду.
ВАСЕНА (испуганно). Нонче?
АВДОТЬЯ. Нет, Васенушка. Ночь с вами, коло своих углей, пересплю, с прежним двором прощусь… Да и собраться надобно. Костерок разложим, лепешек напечем и вам на дорогу и мне. (Развязывает свой мешок.) Вот тут у меня в мешочке мучицы малость… да полно слезы лить, Васена! Сходим-ка лучше с тобой на речку за водицей. На слезах тесто месить — больно солоно будет. (Отвязывает от мешка дорожный жбан.) Бери жбан, девушка! А ты, Ильинишна, огонь разводи — ты ведь и дома-то у печи стояла. (Старухе, подавая ларец.) На тебе мои камушки, Митревна. Побереги их покуда. (Уходит с Васеной.)
МИТРЕВНА (Настасье). Сама-то она камень самоцветный, хозяюшка твоя. Словно алмаз светится.
ПРОХОРЫЧ. Уж верно, что алмаз — ясный камень да твердый.
НАСТАСЬЯ (собирая щепки). Душенька наша!… Ни стен у нас, ни крыши, ни печки, ни лавки, а при ней будто снова дом у нас цел, будто опять своим хозяйством живем… Вот по воду пошли, огонь разводим, хлеб печь будем… Всем-то дело придумала, а себе потрудней всех.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина третья
Полянка в чаще леса. Листва, пожелтевшая и побуревшая, сильно тронута осенью. Высокие — то светло-желтые, то ржаво-красные, то еще совсем зеленые — кусты папоротника. Много рябины. Вся она густо увешана тяжелыми кистями спелых ягод. В глубине — огромное старое дерево, с одного корня три ствола. Вечереет. За деревьями заходит солнце, и вся полянка залита багряным светом заката.