АВДОТЬЯ (опускает работу, берет у Ботина ложку, мешает в котле, пробует.) Сольцы бы малость…
БОТИН. Есть сольца.
АВДОТЬЯ (подбавляет соли и кивает головой). В самый раз. (Бросает петуху корку.) Вот тебе, Петя, корочка. Последняя. От большого страху ты меня ночью избавил. Как закричал, так и на сердце светлей стало.
БОТИН. На то и держим. Хоть и черен, а денная птица. Ночь прогоняет, солнышко выкликает.
АВДОТЬЯ (снова принимаясь за шитье). Вот не гадала, что этак-то, тихо да мирно, у вашего огня сидеть буду — рубаху шить да разговоры разговаривать! Думала, смерть моя пришла, а вон оно как обернулось-то. После грозы опять солнышко.
ГЕРАСИМ. Грозна гроза, да проходит. Тем и живем. (Помешивает палкой в костре). А жалко, хозяюшка, отпускать нам тебя. Бобыли мы, бездомный народ, невесело у нас.
Оставайся-ка с нами, а? Да нет, ты не опасайся, не стану я тебя удерживать. Так сказал, к слову… (Ломает сухие ветки, подбрасывает в огонь, что-то тихо напевая без слов.)
Так же без слов начинает подтягивать ему Ботин, потом Соколик, а потом Вертодуб. Постепенно в песню вступают слова.
БОТИН.
СОКОЛИК.
ВЕРТОДУБ.
ВСЕ ВМЕСТЕ.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Картина пятая
Стоянка ордынского войска в степи. Две-три кибитки из белого войлока. В глубине — большой черный шатер: вход его завешен цветным узорчатым войлоком. У входа стоит воин из очередной стражи. Перед одной из белых кибиток на ковре Актай-Мерген и Бечак-Мурза играют в нарды. Актай-Мерген еще не стар; это широкоплечий, коротконогий человек с жестким, широкоскулым лицом. Бечак-Мурза худой, желтолицый старик, брови у него седые, с подбородка струйкой сбегает редкая, узкая борода. Вдалеке, словно продолжая песню последней картины, поют мужские голоса:
Песня звучит то тише, то громче, то жалобней, то грозней. Не прислушиваясь к пению пленников, бросают кости Актай и Бечак.
БЕЧАК. Моих семь!
АКТАЙ. Моих пять!
БЕЧАК. Моя взяла! Девять!
АКТАЙ. Четыре!
БЕЧАК. Моя взяла!
АКТАЙ. Злой дух в твоих нардах! Второго коня проиграл. Третий идет.
БЕЧАК. Какого даешь?
АКТАЙ. Чалого знаешь?
БЕЧАК. Знаю. Добрый конь. Бросай кости.
АКТАЙ (торжествующе). Одиннадцать!
БЕЧАК (усмехаясь). Двенадцать. Мой чалый.
АКТАЙ. Двенадцать болячек на твою голову! Не хочу больше играть. (Отбрасывает кости и встает.) Чего они там воют, как псы голодные, как шакальи ночные? Кайдан!
Из-за кибиток выходит молодой сотник Кайдан. Он низко кланяется Актаю.
КАЙДАН. Слуга твой, Актай-Мерген!
АКТАЙ. Что они делают?
КАЙДАН. Старики кизяк лепят, молодые седла чинят, кожи мнут.
АКТАЙ. Поют зачем?
КАЙДАН. Не велел петь, а все равно поют.
АКТАЙ. Худой народ! Работают мало, поют много. А хан на нас серчает.
КАЙДАН (отходит немного в сторону и кричит кому-то). Урдю! Не вели петь! Песни кричать не надо!
Песня смолкает.
АКТАЙ (сердито топчет ногой траву). Вчерашние беглецы где?
КАЙДАН. Руки-ноги связал, стражу поставил. Лежат — ждут, чего прикажешь.
АКТАЙ. Пускай сюда ведут.
КАЙДАН (опять кричит). Урдю! Беглецов сюда гони! Актай-Мерген велит.
Голос за кибитками отзывается криком вроде: "Веду-у!".
АКТАЙ. Ночью бегут, днем бегут… Отучу бегать. К молодым коням привяжу, на куски разорву — другие бояться будут…
БЕЧАК. Зачем свое добро на куски рвать! Сторожить лучше надо! Горячий ты человек, Актай-Мерген, сам как молодой конь.
Воин приводит троих пленных — Никиту, Федю и еще одного рязанца, молодого безбородого парня. Они грязны, избиты, оборваны, руки скручены за спиной, ноги в путах. Парень спотыкается и падает.