ПРИНЦ. Но я же сам видел её! Сам говорил и танцевал с ней!
ПРИДВОРНЫЙ. Не смею сомневаться. Ну что ж, пойдем.
ШУТ. Пойдем, пойдем, дядюшка, поищем нашу будущую королеву. Да не вешай ты нос: всему бывает конец. Невест у нас в королевстве не так уж много, и у каждой всего только по две ноги. работать — так работать!
Старый придворный и принц медленно и устало идут по просцениуму. Шут следует за ними, приплясывая и водя тростью по картонному башмаку, словно смычком по струнам скрипки. Они уходят, а шут останавливается у рампы и, аккомпанируя себе на воображаемой скрипке, поет песенку.
ШУТ.
Ну да ладно! Если не найдется ножки для хрустального башмачка, мы начнем примерять вот этот. (Высоко поднимает свой картонный башмак. В публику.) Не угодно ли, сударыни? (Убегает.)
Картина седьмая
Та же комната, что и в первой картине. Стол накрыт для завтрака. Золушка в большом фартуке стоит посреди комнаты с метелкой из перьев в одной руке и со своим хрустальным башмачком — в другой. Полдень. Часы бьют двенадцать раз.
ЗОЛУШКА. Двенадцать часов… Опять двенадцать! А вчерашнего вечера уж не воротишь, и все, что у меня осталось от него, — это мой хрустальный башмачок. Один… На
что он теперь! Разве только спрятать его и любоваться им потихоньку, когда никто не видит.
ЖАВОТТА (из комнаты справа). Золушка! Где моя гребёнка?
ГОРТЕНЗИЯ (из комнаты слева). Золушка! Туфли!
ЗОЛУШКА. Сейчас. сестрица Жавотта! Сейчас, сестрица Гортензия! (Прячет башмачок в карман фартука и бежит в комнату Гортензии.) Иду, сестрица Гортензия, иду!
МАЧЕХА (входит в комнату). Золушка! И куда только она девалась?! Опять её нет!
ЗОЛУШКА (выбегает из комнаты слева). Я здесь, матушка.
МАЧЕХА. Почему ты не поджарила хлеб? Все в городе уже обедать собираются, а у те6я еще и завтрак не готов.
ЗОЛУШКА. Нет, завтрак готов, матушка. Садитесь за стол. Я сейчас подам. (Ставит на стол блюдо.)
МАЧЕХА. Гортензия! Жавотта! Идите скорей. Все остынет.
Из своих комнат выходят Гортензия и Жавотта. Они растрепаны, небрежно одеты, вид у обеих заспанный и сердитый. Мачеха и дочки усаживаются за стол. Золушка им прислуживает.
ГОРТЕНЗИЯ. Золушка опять пережарила цыпленка. Есть нельзя!
ЖАВОТТА. Пережарила? А по-моему, — так не дожарила. Он совсем сырой.
ЗОЛУШКА. Как жалко! А я так старалась, чтобы хорошо вышло! Значит, убрать, сестрицы?
ГОРТЕНЗИЯ. Не надо!
ЖАВОТТА. Ладно уж! Оставь.
Обе едят с жадностью.
МАЧЕХА. Налей мне вина, Золушка! Что это у тебя руки дрожат? Провинилась в чем-нибудь? Что ты делала тут вчера вечером без нас?
ЗОЛУШКА. Ничего особенного, матушка!
МАЧЕХА. Ничего? Гм!… А позавчера?
ЗОЛУШКА. Тоже ничего.
МАЧЕХА. И третьего дня ничего?
Золушка молчит.
Так я и знала! Дармоедка! За эти три вечера, что мы были во дворце, можно было все чулки перештопать. Ну, чего ты стоишь? Гренки совсем остыли, подогрей!
Золушка наклоняется над очагом
ГОРТЕНЗИЯ. Сегодня все холодное!
ЖАВОТТА. И очень невкусное…
МАЧЕХА. Ну ладно, ладно, нечего привередничать! У меня для вас поваров нет. Подумаешь, три вечера погостили во дворце, отведали королевского пирожного да мороженого, и уже все им не по вкусу!
ГОРТЕНЗИЯ. "Погостили во дворце"!… Нечего сказать!
ЖАВОТТА. Ни с кем не потанцевали, ни с кем не поговорили!…
ГОРТЕНЗИЯ. А все вы виноваты!
МАЧЕХА. Я виновата?
ЖАВОТТА. А кто же? Одели нас во что попало…
ГОРТЕНЗИЯ. Никому не представили!
ЖАВОТТА. Ни с кем не познакомили!
МАЧЕХА. Да опомнитесь! Что вы такое болтаете? Не представила!… Не познакомила!… А кто эту королевну в белом платье с принцем познакомил? Сама явилась, сама и понравиться сумела. А чем? Обхождением, повадкой, походкой… Золушка! Где же мои гренки, бездельница ты этакая!
ЗОЛУШКА. Вот они, матушка!
МАЧЕХА. Да не стучи ты так своими деревяшками! Топает, как лошадь!… (Дочкам.) Вот вы, видно, с неё-то пример и берете. Тоже шагу ступить не умеёте. Поучились бы лучше