— Почему вас влечёт заниматься с российской молодежью?
— Здесь, на Высших режиссерских курсах, я встречаю много интересных людей с необычными биографиями, к которым отношусь с большой симпатией, и очень хочу для них что-то сделать. Будут они великими или нет — зависит не от меня и даже не от них, а от многих обстоятельств. Но я получаю удовольствие от общения с ними.
С молодёжью встречаюсь довольно часто и делаю это уже много лет — и со студентами МГИМО, и ВГИКа, где мне присвоили звание доктора honoris causa. Это трудно, утомительно, но и очень радостно. Ведь молодёжь — единственное, что останется после нас.
— В фильме «Жизнь как смертельная болезнь…» речь идёт о переживаниях человека, узнавшего, что у него неизлечимая болезнь. Есть там и размышления о смысле жизни. В чём он для вас?
— Если бы я мог это выразить в одном предложении, то все бы пересылали его SMS. Тут нет простых рецептов, каждый должен найти свой смысл жизни в выбранном деле. Я нашёл его в искусстве, в семье, в общественной деятельности, педагогической… Всё это и сложилось в смысл моей жизни. Многое не удалось — наверное, потому что слишком много хотел. Но я продолжаю хотеть и постоянно пробую.
— Что именно?
— Наступает время, когда хочется сделать то, чего ещё не делал, посетить места, где не был, встретить людей, которых не встречал. И снять свой лучший фильм. А в конце концов умереть молодым в пожилом возрасте.
— Вы верите в жизнь после смерти?
— Да, верю и надеюсь, что это так и есть. Но неопровержимых доказательств на этот счёт у меня нет.
— Ваш фильм «Персона нон грата» охватывает треугольник Италия — Польша — Россия. Он не случаен?
— По моей фамилии ясно, что у меня итальянские корни, хотя несколько поколений моего рода жили в Польше. Меня часто спрашивают, не связан ли я с холодильниками, которые рекламируют по телевидению: «Серьезная бытовая техника существует. Доказано Занусси». Связь есть, но далёкая, по итальянской линии. А Россия интересует потому, что это совсем другая для меня страна. Может, поэтому её и люблю: здесь иные темперамент, способ переживаний…
Мне близок Томас Манн, но восхищает Достоевский, потому что он совершенно непохож на нас.
— И даже не любил поляков.
— Это его путь, и это я ему прощаю легчe всего.
— Анджей Вайда снимает фильм о Катыни. Ваши близкие там не пострадали?
— Из дальних родственников по маминой линии погибли двое. Это больная тема, и порой слышу: немцы покаялись, а русские нет… Но я хочу быть честным и потому должен говорить прежде всего о покаянии поляков. Мы тоже делали в истории разные недостойные вещи и должны это признать: не всегда были порядочны по отношению к евреям, враждовали с Россией, не помогли стать независимыми украинцам… Нет абсолютно безгрешных наций, однако зрелость народа заключается в умении признать свои ошибки. Я бы очень хотел, чтобы Россия тоже признала некоторые вещи, которые противоречат общечеловеческим идеалам — например, что принесла немало несчастий разным странам своей экспансией. Но давать этому оценку — самим россиянам, я же отвечаю только за то, чтобы поляки покаялись, чтобы я покаялся.
— Как вы относитесь к рассуждениям о славянском братстве?
— Я не славянин, а само это слово в Польше звучит скорее как ругательство. Напился человек до безобразия — о нём презрительно говорят: что поделаешь, славянская душа… Да и вообще это понятие — анахронизм, в наше время понятие расы звучит несерьезно. Человек считает, что он славянин, и при этом не подозревает, что у него в роду могут быть татары, немцы, викинги… Не стоит думать об этническом рисунке наших генов.
— Вернемся к нашей непохожести. Польский и русский менталитет: что тут общего, в чём различия?
— У нас много общего в темпераменте, и это мне нравится. Но разница в том, что связано с разными религиозными традициями, которые проявляются, например, в отношениях гражданина с властью, государством. И всё же я с большим интересом присматриваюсь к православию, которое умеет сохранять такие понятия, как таинство, святость, и тут у него можно позаимствовать много хорошего. Есть свои достижения и у Запада, способного лучше приспосабливать христианство к повседневной жизни. Думаю, что прав был Иоанн Павел II, который сказал, что Европа дышит двумя легкими, дополняющими друг друга. Чем лучше христиане — и православные, и католики, и протестанты — узнают друг друга, тем лучше будут поняты евангельские ценности.