Так прозвала площадь молва, официально она носила прагматичное имя Ямная площадь. Это была малоприятная достопримечательность Книгорода, – даже Данцелот рассказывал о ней, понизив голос. О настоящем кладбище говорить не приходилось, никто тут похоронен не был, во всяком случае, в обычном смысле этого слова. В ямах-норах обитали те писатели, которые не могли позволить себе крышу над головой. Они сочиняли на потребу туристов – за бросаемую им мелочь.
Я поежился. Ямы действительно напоминали свежевырытые могилы – и в каждой прозябал писатель-неудачник. Они были одеты в грязную рванину или завернулись в старые одеяла и писали на оборотах уже использованной бумаги. Норы служили им жилищем, и по ночам или в непогоду они вынужденно накрывали свои обиталища досками. Ниже этого замонийскому писателю пасть уже некуда, передо мной предстал кошмар всех членов пишущей братии.
– Мой брат – кузнец, – крикнул в одну из ям турист. – Напиши мне что-нибудь про подковы.
– Мою жену зову Грелла, – кричал другой. – Стихи для Грел-лы, пожалуйста.
– Эй, писака! – горланил третий наглец. – Сочини-ка мне что-нибудь.
Ускорив шаг, я поспешил пересечь площадь. Я знал, что здесь застряли также и писатели со славным прошлым, и по возможности старался вообще не заглядывать в ямы. Но это оказалось не так-то просто: словно по принуждению я бросал взгляд по сторонам. Глумящиеся дети кидали на головы беднягам песок и камни. Один пьяный упал в яму, и, гомоня, друзья вытаскивали его оттуда, в то время как с другого края мочился пес. Ничего этого поэт в яме не замечал, только писал себе стихотворение на куске картона.А потом случилось ужасное: я узнал соплеменника! В одной яме обретался Овидос Стихогран, один из кумиров моей юности. Я сидел у его ног, когда он устраивал свои любимые всеми в Дра-конгоре поэтические чтения. Позднее он отправился на чужбину, чтобы стать знаменитым писателем и прославиться на весь свет, и после, м-да… после о нем больше не слышали. Написав для пары туристов сонет, Стихогран зачитал его хриплым басом, а они глупо захихикали и бросили ему мелочь. В ответ он многословно их поблагодарил, показав при этом гнилые зубы. Тут он вдруг увидел меня и в свою очередь признал соплеменника. Его глаза наполнились слезами.
Я отвернулся и решил покинуть это зловещее место. Ужасно, до чего можно дойти! Наша профессия не обещает обеспеченного будущего, успех и провал идут бок о бок. Мне захотелось поскорей убраться с Кладбища забытых писателей. Я едва не побежал.
Остановившись, наконец, я огляделся по сторонам и понял, что опять очутился в каком-то убогом переулке. По всей видимости, туристические кварталы остались далеко позади, так как уже не было приличных домов и ни одного книжного, только дрянные развалюхи, из которых доносились пренеприятнейшие звуки. В дверных проемах маячили закутанные по глаза личности, одна из которых, когда я проходил мимо, зашипела:
– Пст… Разгром не желаете?
Ах ты, батюшки! Я попал в Ядовитый переулок! Это уже была не достопримечательность, а то место Книгорода, которого в принципе следовало избегать, если у тебя сохранилась хотя бы тень порядочности. Ядовитый переулок, пресловутое пристанище паршивых критиков! Здесь обитало истинное отребье Книгорода: самозванцы от литературы, за плату писавшие разгромные рецензии. Здесь можно было нанять ядовитые перья и натравить их на неугодных коллег по ремеслу, – если, конечно, тебе необходимы такие методы и у тебя нет ни грана совести. Критики затем преследовали свою жертву, пока окончательно не уничтожат ее карьеру и доброе имя.
– Полного разгрома не желаете? – прошептал пасквилянт. – Я работаю на все крупные газеты!- Нет, спасибо, – ответил я и с трудом подавил порыв схватить негодяя за горло, но все-таки не удержался от замечания: – Как же ты, отбросная тварь, смеешь поливать труд честных писателей грязью, из которой сам вылез? – накинулся я на него.
Закутанный издал противный чавкающий звук.
– А ты кто такой, что смеешь меня оскорблять? – тихо, но внятно спросил он.
– Я? Меня зовут Хильдегунст Мифорез! – гордо ответил я.