- Это, дорогой Папуна, по-персидски, когда хозяева угощают гостей крапивой, а не персиками. Дареджан, прикажи, дорогая, слугам растянуть новую скатерть.
- Два сына! Ты слышала, моя Русудан? Два воина! - порывисто обернулся Саакадзе. Он посмотрел сквозь разноцветные стекла на притихший сад. - Два сына! Еще могут родиться, а у них тоже родятся. И такое богатство отдать чужой, даже враждебной стране?! Поразмыслите, князья, нас осталось слишком мало; если все грузины начнут разбегаться, - конец царству, конец народу. Разве не гибли более могущественные царства: Финикия, Ассирия, Вавилон? Нет, грузины не допустят исчезновения родины! Грузин должен жить в Грузии, обогащать ее и оберегать от врагов. Тот не человек, кто отворачивается от своей матери, терзаемой коршунами и шакалами.
Заза цеплялся за доводы, как за борт перевернувшегося каюка.
- Но, Моурави, - растерянно пролепетал он, - ты ведь тоже здесь?
- Ошибаешься, я в Картли, ибо все мои помыслы о ней. Я оставил родине в залог мое сердце, наполненное печалью и пламенной любовью к ней. А здесь я ради заработка. Уже сторговался с султаном о плате за... сбор фиников на иранских просторах. Султан хочет восхитить ими франков западных стран.
- Об этом Стамбул шепчется, - подчеркнул свою осведомленность Ило. Но, Моурави, неужели ты вернешься в Картли, когда и здесь можешь иметь табуны коней?
- Вернусь. Вам меня не понять, князья, ибо вы никогда не болели за родину. Не вам одним, говорю всем тем, кто ради личного обогащения или прославления покидает свое отечество.
Рядом с братьями, не рискующими продолжать спор с грозным "барсом", взволнованная Магдана казалась светлым видением.
- Прости мою смелость, - приложив руку к вздымающейся груди, вскрикнула она, - твои слова, Великий Моурави, подобно клинку, вонзились в мое сердце, обнажив вину перед Картли, перед отцом. Если можешь, помоги мне вернуться в Марабду.
Поникшая, она напоминала птицу, запутавшуюся в сетях. Хорешани крепко прижала к себе Магдану, с мольбой смотрящую на Моурави, но Дато решительно сказал:
- Об этом еще будет разговор.
- Я уже решила.
- Не ослышался ли я, Магдана?! - торопливо проговорил Заза, почувствовав в словах Дато поддержку. - А твой знатный жених?
Магдана в гневе повела плечами и зазвенела браслетами.
- Слова никому не давала. Сейчас о замужестве не думаю. Но когда память льдом затянется, выйду за грузина, ибо Моурави не любит безбрачия.
Подавив вздох, Русудан решительно поднялась. Жаль было ей побледневшую Магдану, растерянных молодых Барата. Такой разговор не может мирно закончиться. И она напомнила, что гостей ждут грузинское вино и грузинские яства. Обняв Магдану, она направилась в ковровую комнату.
Саакадзе сразу преобразился, он уже не суровый Моурави, а радушный хозяин дома. Широким жестом он пригласил облегченно вздохнувших князей разделить с его семьей воскресную трапезу.
Незаметно песок из верхнего шара пересыпался в нижний. Песочные часы отмеряли время, которого не замечали застольники. Косые лучи солнца из оранжевых стали иссиня-алыми и ложились на ковры тропинками, по которым Магдане хотелось взбежать высоко, высоко и оттуда смотреть на игрушечные минареты, дворцы, киоски, готовые распасться, как в детском сне.
Едва за Барата закрылись ажурные ворота, Димитрий не перестававший ерзать на тахте, запальчиво спросил:
- Полтора часа думал, зачем тебе, Георгий, горячие слова на ветер бросать?
- Ошибаешься, друг, не на ветер, а на лед.
- А на лед зачем?
Саакадзе, перебирая загадочные четки, медленно прочел:
- "Лед, перекрещенный огнем, оставляет на пальцах кровь". Но он же обладает и другим свойством: превращаться в горячую целебную воду. Вардан Мудрый был верный лазутчик Шадимана, а стал моим, не менее верным. Молодые Барата - сыновья Шадимана, они могут превратиться в начальников марабдинских дружин, преданных мне. Помните, если мы хотим еще раз помериться силами с кликой Зураба Эристави, мы должны подготовить к схватке силы внутри Грузии. Заза и Ило ослеплены роскошью; если разбудить в них честолюбие, они отрекутся от нее. Власть сильнее золота, - эта истина будет осознана ими, в чьих жилах кровь Шадимана.
- Что ж, верно задумал Георгий, - Папуна подтянул к себе бурдючок, еще не опустивший все четыре лапки, - выпьем за твой ум, способный обмелять даже бездонное горе! А меня так и толкало сказать двум Барата, что думает честный грузин о таких желанных гостях, как они: "Гость поутру - золото, вечером обращается в серебро, а спустя день становится железом".
Улыбаясь, "барсы" высоко вскинули чаши и прадедовские роги. Они еще раз осушили их за своего Георгия, в самые тяжелые мгновения влекущего их неизменно вперед, - пусть над пропастью, пусть сквозь бури, но только вперед.
- Спустя шесть дней два Барата станут воском. - Георгий провел рукой по кольцам своих пушистых усов. - Их будут терзать сомнения, но они вернутся в Картли. Не горячись, Димитрий, увидишь, сыновья Шадимана станут во главе войск Марабды.
- Полтора им попутного ветра в спину! - озлился Димитрий. - Для этого они снова должны пожаловать к нам в гости.
- И пожалуют, не позже чем в следующее воскресенье. В Мозаичный дворец их повлекут тревожные мысли...
"Барсы" разбились на две партии. Одни утверждали, что Барата не придут, - они не любят, когда им на шеи опускают железо, хотя бы даже мысленно. Другие настаивали, что Моурави лучше знает характер всех Барата, чем сам черт - их приятный покровитель.
Настало воскресенье. Георгий с утра лично подбирал из своего запаса клинки и кинжалы для Заза и Ило. Два грузина в Стамбуле должны иметь оружие в простых ножнах, но по легкости соперничающее с самим ветром.
По улице, прилегающей к Мозаичному дворцу, гулко зацокали копыта. Автандил, дежурящий возле окна, торжествующе воскликнул:
- Выиграли! Скачут!
В ажурные ворота дома Саакадзе вновь стучались Заза, Ило и Магдана.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Месяц перемен! Месяц торжества тепла над холодом!
Только заиграй рожок или ударь дапи, вскочат они на неоседланных коней, вылетят навстречу долгожданной весне, прекрасной гостье!
"Прекрасной ли?" - сомневался Саакадзе. Что ждет его? Что подстерегает всех им любимых?