Доволен Чапан-оглу, все услышанное представляется ему мудрым.
Ночь валится под откос. Дневной свет низвергается на город. Летят косяком перелетные птицы. Течет река. В саман превращается время, ветер гонит листву, кружит. То что вчера было душой, сегодня - тлен. Едва слышно звенят мелодичные колокольчики Токата.
Хозрев-паша стал действовать осторожно. Муллы внезапно принялись убеждать янычар и сипахов ждать доказательств...
Чапан-оглу на вощеной бумаге красноречиво описал для ушей советников Дивана все виденное в Токате.
Вали гордится: "Моурав-паша непобедим, и мудрость советника осветит Токат лучом справедливости. Какой сын собаки и ишака засаривает уши правоверных ложью?!"
Как баранту, гонит ветер облака. Под бой тамбуринов, под приветственные крики янычар и сипахов и пожелания золотого пути покидает Чапан-оглу Токат, город мелодичных колокольчиков...
Муэззин на минарете призывает правоверных к молитве: "Бисмилляги ррагмани ррагим!"
Верховный везир болезненно морщится. Он уже слышит издевки ханым Фатимы, он уже видит де Сези, дарящего шпагу франков торжествующему Осман-паше, - и так скрежещет зубами, что самому становится страшно.
И тут вовремя, словно тень водяного джинна, появляется Абу-Селим с еще одной собачьей новостью. Прискакал гонец: "Удачливый Келиль-паша соединил свои орты сипахов с конницей гурджи Саакадзе. Полководцы не позже чем завтра вступят в Токат".
Хозрев-паша чуть пригнулся, словно над его головой пронеслось ядро, и вдруг подмигнул Абу-Селиму.
- Ур-да-башина Моурав-паше!..
"Я испорчу тебе, пятихвостый шайтан, ту радость, которую вызвал в твоей мутной душе отъезд Чапан-оглу!" И Абу-Селим с почтительным поклоном передал Хозрев-паше список военачальников, открыто выразивших свой восторг по случаю прибытия трехбунчужного гурджи. Они стремятся попасть в передовое войско, которое возглавит полководец гор. "Кто храбрее и удачливее в боях?" - дерзко вопрошают паши и беки. Они без утайки твердят: "Моурав-паша - меч войска, добывающий ему золото, а верховный везир - кисет, поглощающий богатства. Как искры из кремней, высекает победы орел-паша, а муха-паша первым садится на мед победы. Свидетель Мухаммед! Мы последуем за тремя бунчуками, ибо пять не всегда больше".
- Якши! - хрипит Хозрев-паша. - Чох якши! - и вскочив, затрясся. Эфенди, скажи Рахман-паше, чтобы он после первого намаза выехал в Стамбул с посланием к своему брату Осман-паше, второму везиру! Необходимо довести до жемчужного уха султана всех султанов о моем решении после Багдада сразу броситься не с одной, с двух сторон на Исфахан! И еще необходимо передать, что я ему доверю...
- Во имя третьего неба! - воскликнул эфенди. - Поверит ли Рахман-паша? Ведь не прошло и двух дней и одной ночи, как прибыл он в Токат и услаждал мой слух рассказом о своей встрече с Чапан-оглу у поворота Белого шайтана. И Чапан посоветовал Рахману ждать Непобедимого в Токате. И только после того, как своими глазами увидит переброску Моурав-пашой совместно с Келиль-пашой войск анатолийского похода на линию Диарбекир - Багдад, вернуться в Стамбул.
- Еще что посоветовал Рахману морской див рассказать тебе?
- О сердар-и-экрем, видит пророк, не хотел я огорчать...
- Говори, эфенди! И лучше больше, чем меньше. И помни... большая награда ждет тебя за преданность верховному везиру!
- О, почему нигде не сказано, что делать с двуличными? - притворно сокрушался эфенди. - Еще рассказал, что ты одурманил Чапан-оглу фимиамом и непристойными плясками, после чего почти насильно выпроводил из Токата. "Ты, Рахман-паша, будь осторожен, - советовал Чапан-оглу, - и не повтори..."
- Кёр оласы! Где встретились два сына одной судьбы?
- Думаю, везир везиров, - эфенди радовало позеленевшее лицо Хозрева, Осман-паша велел брату передать что-то тайное Непобедимому, и он не покинет Токат, пока...
- Где встретились два сына...
- ...одной судьбы? У поворота Белого шайтана.
- Якши! Чох якши! Ты проводишь Рахман-пашу до поворота...
- Белого шайтана?
Хозрев быстро оглянулся и приложил палец к губам:
- Спусти на дверь ковер...
Возможно, Ибрагим, несмотря на поучения четочника Халила, не соблюдал бы особую осторожность на пути в Токат, ибо по природе был общителен и жаждал веселого путешествия, но неожиданное зрелище вынудило его перейти от беспечного любования дикой красотой горных отрогов, пересеченных Чекереком, к настороженным действиям.
Распевая песенку о Джейлен, у которой зубы - индийский жемчуг, нос финик Медины, а уши - птичье гнездо, Ибрагим предвкушал остановку в Зиле, где он освежит горло шербетом из вишневого сока или бузой из проса.
Среди голубых и розовых туманов солнце медленно взбиралось на небесный купол, напоминая ослепительный тамбурин, и воздух, казалось, звенел тысячами невидимых мелодичных колокольчиков.
До Зиле, знаменитого базарами, оставалось не более двух переходов, как вдруг впереди послышалась брань, ржание сгрудившихся лошадей.
Ибрагим быстро свернул в сторону, отвел коня подальше за камни, а сам взобрался на высокое дерево и распростерся между густых ветвей.
Крики усиливались. Два всадника, судя по богатству одеяний - паши, угрожающе наезжали друг на друга. "О ты, щедро дающий и отнимающий, скажи, что это?" - Ибрагим протер глаза. Нет, это не мираж. Грузный всадник не кто иной, как Рахман-паша, родственник Осман-паши, второго везира, выехавший в Токат недавно для встречи с Моурав-пашой. Об этом говорил в Стамбуле хеким, зять четочника, советуя Ибрагиму тотчас по прибытии в Токат проникнуть к паше и передать то, что следует передать.
Второго всадника, Абу-Селима, зоркий Ибрагим сразу узнал, ибо ненавидел заносчивого эфенди.
Неожиданно из засады карьером выехали башибузуки в шишаках, отливавших золоченой медью, и плотным кольцом окружили Рахман-пашу. Лязг стали, свист, топот коней и хриплые проклятия.
Рахман-паша выхватил запасную саблю и тут же выронил ее от невыносимой боли: рослый башибузук ударил клинком по пальцам. Сипахи, сопровождавшие Рахмана, схватились было с разбойниками эфенди, но под натиском многочисленного врага пали наземь один за другим.
Ибрагим старался не шевельнуться, хоть и помнил мудрость корана: "Никакие меры предосторожности не остановят предопределения аллаха".