Еще долго и проникновенно говорил Саакадзе, окруженный "барсами", о мужестве духа, свойственном лишь тем, кто всегда стремится к высшим целям. И вдруг замолк: "Кому говорю я о мужестве?!" Задумчиво покрутив ус, он спокойно велел всем лечь и постараться уснуть.
Последний привал! Пусть сырая мгла послужит буркой уставшим "барсам". Да будет им камень под головой мягче бархата. Воины спят. Тише!
В черный провал ночи смотрел Георгий. Бурная жизнь вновь плыла мимо, вырывая из мрака былинки воспоминаний. Внезапно он приподнялся на локтях, тревожно повернул голову и, скорее чувствуя, чем видя, прошептал: "Нет, все целы... все, увы, со мной... Как ровно дышат. Блаженная улыбка на губах Гиви. Димитрий поставил рядом с собой желтые цаги, подарок деда. Пануш сопит, как медведь. Дато полуоткрыл глаза, может, ощущает жаркий поцелуй Хорешани? Ледяное спокойствие на лице Ростома, он и в прощальном сне держится как гость. Элизбар осторожно протягивает руку... может, чудится ему конь? Матарс привычно поправляет черную повязку. Автандил разбросал на бледном лбу непокорные волны волос. А Папуна безмятежно развалился так, словно лежит на арбе и под немилосердный скрип колес любуется бездонным небом, навалившимся на вершины... Картли! Русудан, ты увидишь ее, несгибающаяся дочь обетованной земли. Покажи пример мужества грузинским женщинам, пусть слава о спутницах "барсов" переживет века!.. Сыны мои! Паата! Автандил! Вы со мною. В вас заложена часть моих помыслов. Бежан! О нем не стоит думать, его судьба предрешена не мною. Иорам, продолжатель моего рода... Да пробудится в тебе дух воина, витязя родины!.. Об этом позаботится неповторимая Русудан! Дочери? Они под крепкой охраной. Нино... золотая Нино! Ни битвам с дикими ордами, ни блеску царских замков, ни прославленным красавицам не затмить золотой поток твоих кудрей и синие озера глаз. Я склоняюсь над ними, никогда не темнеющими, и говорю: "Прости, если сможешь! Я исказил твою юность, я не дал расцвести твоей красоте, я не утолил твою жажду счастья. Умышленно? Нет! Русудан пробудила во мне высшее чувство. Значит?.. В последний час могу себе признаться: двоих любил... Может, у меня два сердца? Кто-то сказал, что два... "Барсы"! Моя "Дружина барсов"! Как неувядаема, прекрасна ваша молодость, отвага, ваша дружба! Кто из грузин не пожелает походить на вас? Увы, самоотверженность не всегда источник радости! Ваша беззаветная любовь ко мне привела вас к пропасти, и я ничем не могу отблагодарить вас. Мой Эрасти, ты никогда не знал, что твоя жизнь хоть на час может принадлежать не мне. Тебя я... как мог, вознаградил... Вот Папуна... Об этом не следует удручаться. После Тэкле он расплескал, как воду, свою душу и сам наполовину уже покинул этот изменчивый мир".
Стараясь не звякать оковами, Дато поднялся, украдкой достал из-за пазухи лоскут, острием железа сделал надрез на руке и кровью стал выводить на белой ткани ту песню, что сложилась у него в забытье:
Фарсмана вспомним деяния.
Храбро сражал он парфян...
Черные где одеяния?
Скиньте парчу и сафьян!
Сломлен изменой нежданною,
Ненависть, Фарсман, утрой!
Клятву, им некогда данную,
Выполнит витязей строй.
Кто не рожден для заклания.
Взор уподобит мечу...
Черные где одеяния?
Скиньте сафьян и парчу!
Горе нам! На поле бранное
Фарсман не вынесет суд.
Тело царя бездыханное
Не на щитах вознесут.
Жертвою пал злодеяния
Тот, кто был в натиске рьян...
Черные где одеяния?
Скиньте парчу и сафьян!
Духи те злые не люди ли?
Фарсман от рабства нас спас.
Наши края обезлюдели,
Кончен в колчанах запас.
Витязи! В час расставания
Станем плечом мы к плечу!
Черные где одеяния?
Скиньте сафьян и парчу!
Счастье нам! Слезы бессилия
Нас миновали. На бой!
Братья, утроим усилия!
Нам колыбельную спой,
Родина, отзвук предания,
Каждый тобой осиян!
Светлые где одеяния?
Кинь мне парчу и сафьян!
"Зари" - народный плач о грузинском царе, убитом людьми-чародеями. Как переплелась жестокая явь с древним сказанием. Дато тихо напевал песню, вглядываясь в слова, начертанные его кровью.
Видения толпой обступили Георгия. Вот послышался грохот камней, несущихся в пропасть, рокот неведомых труб, шум от ударов щитов о щиты. Откуда-то из мглы наплывали ветхие знамена, вставали когорты прадедов, они шли в блестящих шлемах, со шкурами тигров, перекинуты ли через плечо, с тяжелыми мечами, вскинутыми под самые звезды.
Потом поднялись туманы. Взошло багрово-красное солнце и озарило башни Носте. Высоко над ними, то словно тая в синеве, то вновь нависая живой угрозой, парил беркут, из крыла его выпало перо и долго кружилось над долиной, опоясанной золотым поясом солнца. Но вот перо мягко опустилось в родник - такое белое, словно обронил его ангел вечно снежных вершин. К роднику по витой тропинке плавно спускались стройные девушки, придерживая на плечах кувшины. Под всплеск воды зазвенел молодой голос, но вдруг налетел ветер, буйный джигит, подхватил на лету песню, будто кисею, и пронесся с нею по острым камням и зеленым зарослям. А самая красивая девушка стала зачерпывать воду кувшином, но не было... но не было в нем дна, и вода звучно падала обратно в родник. "Картли, моя неповторимая!"
Тяжело рассеивалась мгла под низким сводом. Ностевцы, разлив оставшуюся воду по ладоням, смочили себе лицо, - сон уже был не для них. Саакадзе расправил могучие плечи:
- Ну вот и день на пороге. Мы знаем, что ждет нас за этой железной дверью. Итак, сегодня, друзья, мы провожаем Бежана.
Да, они провожают его в жизнь, полную тех шипов, которые им сейчас казались мягче лепестков роз. В жизнь, полную треволнений и сопутствующего им очарования. В жизнь не только призраков, но и дорогих им существ. И поэтому Дато особо бережно вынул шелковый платок, прикоснулся к нему губами и протянул мальчику:
- Передай Хорешани... скажи, пусть не печалится... много лет счастливы с нею были... Пусть за меня сына целует, за меня шутит с ним.
- Передай деду, на мне сегодня желтые цаги были, - Димитрий закатал рукава, снял браслет, - скажи, я благословляю судьбу за то, что не пережил его... А браслет... пусть передаст той, которая хранит такой же...