Наблюдая издали, как подобострастно встречают ичогланы полководца грузин, третий советник Дивана, казначей Арзан-Махмет-паша, вспоминал свою недавнюю беседу с посланником короля французов Людовика Тринадцатого, хитроумным графом де Сези: "Почему франка заинтересовал Моурав-бек?"
Де Сези, от которого не укрылась ирония в словах советника, объяснил так: "Не удивляйтесь, любезный паша, я, граф, записываю встречи с разными людьми Востока и Запада. Когда я достигну преклонных лет, эти записи вернут мне блеск ушедших дней. Меня влечет к обладателю редкого меча любопытство".
"Не любопытство ли гонит и пашей, - размышлял Арзан-Махмет, - в Мозаичный дворец? Нет! Необходимо быть настороже. Что угодно султану, должно быть угодно и приближенным, или... совсем неугодно... Лесть сильнее меча и дешевле меда, надо лишь сдобрить ее сладостью лепестков роз".
Саакадзе знал цену излияниям князей и ханов; излияния пашей не отличались новизной: из-за лепестков роз проглядывали шипы. Но кто хочет победы, не должен устрашаться шипов.
И двери Мозаичного дворца широко распахнулись. Ностевцы-телохранители склоняли копья перед знатными турками.
Саакадзе с достоинством принимал выражение восхищения придворных по случаю милости, оказанной ему султаном, и в свою очередь использовал бесконечную нить замысловатых пожеланий во вкусе персидских дворцов. Он не сомневался, что этот предварительный разговор не более как через час станет известен верховному везиру, и поэтому не скупился на изощренную лесть.
Саакадзе не ошибался. Однажды его совсем нежданно посетил осанистый Режап-паша, первый советник Дивана и управитель дел с чужеземными царствами. Он доброжелательно повел разговор о положении грузинских царств и как бы вскользь коснулся притязаний Ирана на морские рубежи Кавказа. Саакадзе осторожно прощупывал истинный смысл в речах главы иноземной политики и тоже как бы вскользь заметил, что Иран не охотник до морской воды, он скорее повернет из Картли-Кахети к склонам Эрзурума... Режап-паша тонко улыбнулся: Эрзурум - приманка не только для шаха Аббаса, но и для Георгия Саакадзе, - и решил посоветовать султану не замедлять снаряжение войска, предназначенного для войны с Персией.
Посетил Моурави и Селиман-паша, хранитель вензеля султана. Небольшого роста, он, несмотря на тучность, отличался юркостью. Удачные доносы принесли Селиман-паше дворец вблизи Скутари и звание каймакам-паши. В отсутствие верховного везира он вершил делами Дивана.
После долгих уверений - "Я перед тобой горсть пепла!", "Нет, я перед тобой щепотка земли!" - паша грузно опустился на бархатную подушку.
Изучая лицо Саакадзе, Селиман-паша видел за его могучими плечами не переливы голубого ковра, а изломы грузинских гор, дымящиеся ущелья, открывающие доступ к желанным вершинам Кавказа. Негромко стуча красными четками, он сожалел, что еще стоит зима, - время, когда не начинают войны, и радовался, что по его совету верховный везир не приостановил явные и тайные приготовления Оттоманской империи, дабы с наступлением весны без промедления ринуться на шаха Аббаса. Кровожадный "лев" вновь нарушил торжественный ферман соглашения Ирана на мир с Турцией. Битва за Багдад и Диарбекир еще не кончена. Военные пути султана пролегали на Восток.
Селиман-паша мысленно обдумывал, как опишет он верховному везиру свое впечатление о полководце грузин. Сейчас, как никогда, "падишаху вселенной" нужен именно этот полководец, глубоко познавший слабые и сильные стороны Ирана.
Восторгаясь красотами Стамбула, Саакадзе охотно поддерживал разговор. Он говорил об индусских храмах и пустынях Луристана, о лагунах Колхиды и суровых хребтах Афганистана. Говорил о неотразимом красавце Рустеме, покорителе женских сердец, и о Карагезе - "Лысом великане", силаче и хитреце, атлете и герое, ловком пройдохе и похотливом плуте. Говорил о сине-белом фарфоре, привозимом на верблюдах из "Небесной империи", далекой страны Чин-Мачин, об удивительном даре хевсуров распознавать язык зверей, птиц и цветов. Не говорил он только о войске и войнах.
Селиман-паша мысленно одобрил такой удачный ход Моурав-бека: "Но не дешево обойдется Стамбулу меч Непобедимого! Конечно, золото султана не жаль, - жаль, что попадет оно не в кисет каймакама".
У ног Селимана-паши что-то звякнуло, он вздрогнул. Из-за ковра проказливо выглядывала обезьянка...
И снова настойчив Саакадзе, снова хмурится Русудан.
- Мой Георгий, разве неведомо тебе, что без подарков нельзя посещать гаремы? А где мы возьмем столько, сколько нужно для алчных жен везиров, пашей, да еще и для их многочисленных родных?
Бегут слуги по разным комнатам, сзывая на совет. Спешат "барсы", собираются женщины. Все не на шутку встревожены. И если бы не Гиви, мрачное совещание прошло бы без единого проблеска.
- Дорогой Георгий, - вздохнул Ростом, - без подарков нельзя! Приветствие жены Великого Моурави будет напоминать удар молота по пустой наковальне.
- Или по пустым головам прожорливых жен пашей. Лучше не ездить. Сделаем вид, что в Исфахане так научились.
- Полтора часа буду спрашивать мудрого Матарса, он откуда: из Ирана или Картли?
- А ты что предлагаешь, длинноносый? - выкрикнул Гиви. - Если даже меня Георгий продаст, тоже всем не хватит. Лучше нам, друзья, по одной вещи собрать. Я индусский перстень отдам, все равно разлюбил.
Гиви важно снял с пальца любимое кольцо и положил около Русудан. "Барсы", одобрительно наблюдавшие за Гиви, стали снимать с себя кто запястье, кто кольцо, кто ожерелье, кто булавку, а кто и более ценные украшения.
- Э... э, Гиви, черт, когда поумнел! Молодец! - засмеялся Папуна. Если так пойдет, скоро советником Дато станешь.
- Уже стал, без меня не дышит.
Повеселев, сгребли драгоценности в кучу. Гиви деловито сортировал. Ростом было запротестовал, но Хорешани решительно отодвинула его руку.
- Кто придумал, тот хозяин... Я дам четки из хризолитов, пусть Фатима, жена первого везира, подобреет.
- Почему хризолитовые? Сама их любишь. Лучше те, сумасшедшие, что каждую минуту меняют цвет. Не иначе как прислал их сын сатаны.
- Или цирюльник чертей, - вздохнул Гиви. - А то почему слишком гладкие?
- Нет, мой Матарс, эти четки мне самому нужны, - задумчиво сказал Георгий. - К слову: присланы они, наверно, мудрецом или - Гиви прав шутником, ибо, навязав их, он посеял во мне недоверие даже к собственной тени.