– Не дергайся, – прошипел он. – Будет гораздо хуже, если он притащит сюда стражу. Присси справится, у нее все под контролем.
– Но он ведет ее внутрь!
– Я сказал, не дергайся.
От Натана всего только и требовалось, что встать на колени позади этого идиота, чтобы Джо могли одним сильным тычком сбить его с ног, а Гэм – отобрать у него ридикюль; но теперь весь план пошел насмарку. Натан не успел осуществить подсечку и дал себя заметить. И что теперь? Присси была в опасности!
С голубым огнем, полыхающим в глазах, Натан двинулся вперед. Гэм попытался удержать его, но тщетно.
– А ты кто такой? – спросил галантерейщик. – Небось один из этих паршивцев, что нанесли чести этой девицы такой урон? А ну убирайся, пока я не позвал стражников!
С тем же успехом он мог бы не раскрывать рта – Натан его не слушал. Он двинулся прямо на противника – с отлетающими Искрами, с набухающим внутри Зудом, практически немедленно начавшим требовать, чтобы его Почесали. Присси попятилась; на ее лице отразился ужас. Натан положил руки галантерейщику на плечи, коснувшись пальцами кожи на его шее так, что Искра вошла в его тело. Галантерейщик застыл, словно ему за шиворот налили ледяной воды, а потом принялся мелко трястись.
– Держи свои ленты при себе! – прошипел Натан ему в ухо.
В самой глубине его человеческой формы, под слоем мышц, посреди внутренних органов, внутри костного мозга, Искра встретилась с создавшей его сущностью – тем, что диктовало его целостность, его рост с младенческого возраста и процессы, которые однажды должны будут привести его к старению и смерти, – и обнаружила то, что искала: его душу, то, что будет перенесено на ту сторону; и наполнила ее своей энергией, пронизывая своим пламенем, выжигая изнутри.
Тело галантерейщика, обмякнув, рухнуло. Между его кожей и булыжной мостовой просверкивали искры.
Натан отступил назад, дрожа – сперва от восторга, затем от отвращения. Такого еще никогда не бывало; Искра никогда не была такой. Не только боль в руке заставила его остановиться, хотя была ужасной и продирала руку до самого локтя; здесь было нечто другое. Натан чувствовал, что мог бы превратить галантерейщика в призрак, если б попытался.
– Эй! – вскричал Гэм, почти не скрывая своего ликования. – Ты должен был просто дать ему подсечку, зачем же убивать!
Присси, прикусив губу, склонилась над галантерейщиком.
– Что ты с ним сделал?
Натан покачал головой, глядя на собственные руки так, словно видел их впервые в жизни.
– Я хотел…
– Не важно! Хватай деньги, мы возвращаемся в берлогу.
– Что он сделал? – спросили Джо.
– Некогда болтать. Надо быстрее сматываться отсюда, пока никто не появился.
XVI
Пока они шли подземными переходами, никто не произнес ни слова, и даже на спиральной лестнице продолжали хранить молчание, находясь под впечатлением от произошедшего. Лишь добравшись до библиотеки, где все еще тлели угли в камине, в воздухе висел запах травы, а на сковороде поблескивал застывший жир, они внезапно вновь обрели дар речи:
– Он не умер.
– Не знаю, как по мне, он выглядел вполне мертвым…
– Значит, ты не посмотрел как следует. В ямке на его горле, под челюстью, было биение, примерно как трепещут веки у Джерки Джо.
– Не пойму, что это за идиотизм он устроил? – спросила Присси у Гэма, не отрывая при этом сердитого взгляда от Натана. – «Ложная Девица» проще простого, там ничего такого не требуется! Отвлек, подсек, забрал деньги. Можно дать коленом по яйцам, показать нож, если уж очень надо…
Натан, прижимая больную руку к боку, уселся на свое прежнее место возле полки.
– Но он ведь его не убил, правда, Гэм? Правда же? – не отставала Присси, крутя длинными пальцами пуговицы на своем платье.
– Нет. И вообще, ты что думаешь, этот галантерейщик сам никогда никого не убивал?
– С чего бы? – возразили Джо. – Он, конечно, смахивал на любителя малолеток, но уж никак не на убийцу.
– Вы говорите так, потому что не уделили этому вопросу достаточно внимания. – Гэм поднес зажженную спичку к трубке, а затем к заново наваленной в очаге куче книг и растопке. Дождавшись, пока огонь займется, он продолжил: – Подумайте обо всех трущобных мальчишках, которые отбросили копыта, чьи мамаши пришли к ним утром и обнаружили их бездыханными, с синими губами. Разве не мог бы этот говнюк поделиться едой, которая спасла бы им жизнь?