— У-у-у! — на зависть волку взвыл Томас. Звучная затрещина была наградой юнцу за работу. — Сколько раз можно учить?! Идиот! Сгинуть тебе в Чёрных Пустошах! — выдал наиболее распространенное проклятие. — Не в том порядке подаёшь! Зачем мне сейчас халат? — Но всё-таки вырвал тремпель и положил па кровать.
— Вспомнил, — проскулил Фарид. Худенькая ручка продолжала потирать раскрасневшуюся щёку — купец приложился дюже.
Слуга подбежал к тумбочке и живо достал инкрустированную бирюзой и поделочной костью шкатулку.
— Вот это оно, — похвалил Томас, выхватывая протянутую шкатулку. — Сперва украшения, а уж потом одежда.
Под крышкой сверкали гранями перстни с красными рубинами, зелёными изумрудами, синими сапфирами, голубыми аквамаринами, жёлтыми топазами.
— Этот сойдёт, — купец надел на указательный палец правой руки перстень с рубином. Полюбовавшись, прогнусавил: — Мало. — Перстень с изумрудом оседлал мизинец левой руки. — Совсем другое дело. — Карие очи Томаса искрились пуще драгоценных камней.
Однако купец ещё не всецело обвешал себя. Шея-то свободна. Дабы ликвидировать этот недостаток, нашёл в шкатулке золотой медальон на толстой цепи. В круге изображался треугольник — символ Триединой Церкви. С благоговейным трепетом Томас нацепил медальон.
Фарид проявил свойственное всем юнцам любопытство:
— А почему вы с медальоном не спите?
Купец насупился, секунда — и поманил пальцем:
— Иди на ушко прошепчу.
Просиявший слуга приблизился и получил звучный тумак. Еле-еле па ногах устоял.
— Ха-ха-ха! — раскатисто ржал Томас. — Думал, я тебе скажу? Да твоё дело прислуживать, а не задавать вопросы.
Юнец смиренно кивнул.
— Скажи, чтоб завтрак подали, — повелел купец.
Фарид едва не до пола поклонился и бочком, по-крабьи, засеменил к двери.
— Да не буду я тебя бить, — кинул вслед хозяин. — Сдался ты мне... Руки об тебя марать. — Стал любоваться перстнями.
Вдосталь насмотревшись, накинул халат и положил шкатулку на место. Из ящичка вытянул небольшую иконку. В золотой оправе заключалась забавная картинка: на пушистом облачке сидел седобородый старец. И пускай Творца никто никогда не видал, именно так изображала Церковь.
Иконка увенчала тумбочку, Томас рухнул на колени и начал молиться. Губы шептали заученные до автоматизма слова, рука мелькала — ретиво крестился.
Меж тем в спальню вошла смазливая прислужница. Серенькое платьице не могло скрыть стройность стана и упругую высокую грудь. Русые локоны ниспадали на плечики. В руках — медный поднос с яствами.
Вид милашки немедля выветрил молитву из головы купца. Куда уж тут до монашеского целибата! Этакая красавица враз распалит плоть. Фанатичный огонёк верующего потух в глазах Томаса, правда, тотчас запылал новый — целый костёр. Будто неудовлетворённый самец, купец пополз на коленях к девушке. Руки цепко схватились за стройную ножку. Благо служанка поднос успела поставить, так бы вылился гороховый суп на голову мужчины.
— Лобзай меня, Марьяна! — фальцетом пропищал Томас.
— Что вы, сеньор? — покраснела до корней волос служанка. Однако и не посмела вырываться — то ли жаждала угодить хозяину, то ли сама не прочь усладить женские инстинкты.
— Лобзай меня!
Скрипнула дверь, и так некстати зашёл Фарид.
— Марьяна забыла соль, — доложил слуга, вздымая над головой белую солонку.
Явление юнца ослабило хватку Томаса, и служанка выскользнула. У дверей развратно вильнула задом, купец яро впился ногтями в пол, маникюры хрустнули — парочку обломал это точно.
— Ну зачем ты припёрся? — не зло, по сварливо запричитал Томас. — Я уж почти... почти...
Голова мужчины болталась из стороны в сторону, из горла рвались всхлипы.
— Так что делать с солью? — вопросил Фарид.
— Сожри её, — огрызнулся Томас и с горем пополам влез в кресло.
А слуга туповато глядел на солонку — кажется, размышлял: пошутил хозяин или нет.
— Вон отсюда, кретин! — прикрикнул купец.
Приказ вывел юнца из ступора, побежал так рьяно, что чуть не вышиб лбом дверь.
— И за что мне такое наказание? — ворчал Томас. — Одни балбесы кругом. Да ещё и гномы эти...
Вид аппетитного завтрака отогнал дурные мысли. В глубокой тарелке паровал гороховый суп. Два ломтика свежего румяного хлеба. Овощное рагу, фаршированные яйца, паприка — на второе. В чеканном кубке темнеет иллизийское вино с пряностями.
Не успевшее как следует подняться настроение тут же испортилось: без соли суп — сущие помои. (И с какой стати гамелотские повара не солят в процессе готовки?)