— Мальчик здоров, — кротко сказал доктор, мельком взглянув на Серёжку.
— А горло, доктор?! Вы же не посмотрели горло!
— Открой рот! — сказал доктор с ненавистью.
Серёжка приятно улыбнулся и спрятался за портьеру.
— Серёжа, не смей! Портьера пыльная! А вдруг аллергия?! Евгения, я же просила тебя пропылесосить! А вы, Игорь, ещё в прошлом году мне обещали вынести в сарай эти книги… Вот и читали бы в сарае! Доктор, а вдруг астма?! Разве не может быть? От пыли!
Серёжка завернулся в портьеру.
— Игорь, вы же отец, скажите ему! Нет, не подходите, вы заразный! Толя, Толя! Скажи хоть ты ему!
— Хе-хе-хе! — сказал Анатолий Сергеевич, не отрывая глаз от газеты.
— Серёжа, не смей! Евгения, где же ты? Я не могу с этим ребёнком!
Женька выскочила из кухни. Оттуда немедленно потянуло пригоревшей кашей. Серёжку выпутали из портьеры. Доктор сказал, что горло хорошее.
— Но вы так не увидите, доктор! Надо ложечкой! Женя, дай доктору ложку! Скорее! Нет, не эту! Этой Игорь вчера варенье ел — «изюм-эрък», я видела! Евгения, что же ты?! Каша горит!
— Очень хорошее горло, — повторил доктор и поспешно двинулся к выходу.
— Доктор, доктор! Куда же вы?! У нас ещё один больной! — резво догоняя его, кричала Ирина Михайловна.
— Кто это? — подозрительно спросил доктор.
Ирина Михайловна выждала, пока доктор остановится, и после эффектной паузы скорбно и торжественно объявила:
— Ах, доктор, это я!
— Что случилось? — измождённая физиономия доктора выражала покорность судьбе.
— Ах, доктор, представьте, я ездила в Рыбачье! На катере! Доктор, вы были в Рыбачьем? Какой воздух! Не правда ли? Не то, что в нашей Ялте — машины, толпы людей… Я здесь просто задыхаюсь!
— Ну?
— Вы знаете, доктор, был небольшой шторм, а там, в Рыбачьем, такая крупная галька… Доктор, мне кажется, что, выходя из моря, я растянула ногу…
— Хе-хе-хе! — сказал Анатолий Сергеевич.
Доктор, затравленно озираясь, нёсся к дверям.
— Мама, а Игорь? — крикнула Женя из кухни.
— Доктор, куда же вы?! — бросилась за доктором Ирина Михайловна. — А третий больной?! Я совсем забыла… Температура сорок!
— Где? — приостановился доктор и тяжело задышал.
Снова эффектная пауза и столь же театральный, плавный, указующий жест:
— Вот, пожалуйста! Мой зять Игорь!
Игорь, толстый, плечистый, загорелый, сидит в кровати и ест яблоко. Доктор ещё больше позеленел, подпрыгнул, плюнул и умчался.
— А ведь мама к Игорю довольно неплохо относилась, — говорит Женька, — по-своему, конечно, с юмором. Не то, что свекровь ко мне. Всё возмущалась, что я «не слежу за мужем», а я тогда на трёх работах горбатилась, и если бы мама не помогала, не знаю, как бы мы вообще выжили. Да и у тебя то же самое…
— Знаешь, а ведь их можно понять. У нас оба дедушки на фронте погибли, а у твоей мамы — старший брат. У моей свекрови тоже…
— Вот они и носятся так, кто с сыновьями, кто с внуками…
— Хоть бы уж мой парень и твой Серёжка женились скорей, а то будут, как наш Димка. Я на любую невестку молиться буду! Вот увидишь.
— Их папашам женитьба не помешала остаться маменькиными сыночками.
— Да, правда, а эти — бабушкины внучки.
— Нет, эти всё-таки лучше, чем их папаши, — задумчиво говорит Женька.
Одного из «этих», Серёжки, в кухне давно нет. Он побежал дочитывать «Похороните меня за плинтусом» с чувством великой радости, гордости и благодарности: «Наша бабушка лучше!»
Живите долго, Ирина Михайловна!Октябрь 2007 г.
Разбитое будущее
Марине 3.
Мне не следовало писать этот рассказ. Точнее так: не я должна была его написать.
Я снова приехала в родную Ялту и удивляюсь невероятно тёплому ноябрю — в последний раз я была на родине в ноябре двадцать шесть лет назад. Мы с Маринкой, одноклассницей, идём от моего дома по улице Боткинской мимо гостиницы «Украина». С каждым годом «Украина» всё больше ветшает, того и гляди — обвалится второй этаж, и потому её благородный, розово-белый, шелушащийся от старости фасад давно обнесён тонкими верёвками с редко повязанными на них красными лоскутками, чтоб народ не ходил, «опасная зона». Но мы всё равно ходим, подныривая под несерьёзное ограждение, иначе прижимают к тротуару, теснят беспрестанно проезжающие по Боткинской машины. Перейти на другую сторону улицы? Нет, мне на эту сторону, к дому Ханжонкова, в котором с 1919 по 1945 год жил основоположник отечественной кинематографии. Дом был описан мной в одноимённом рассказе и мистически загорелся сразу после того, как рассказ опубликовали. Пожар не повредил столетним каменным стенам дома, но мемориальную доску, конечно, пришлось снять, возможно, она треснула от огня. Зловеще зияют в проломах крыши и окон обгоревшие чёрные балки. Исчез и бежевый фургон, стоявший вплотную к дому. Поговаривают, что это его владельцы были виновниками пожара: квартиру сдавали, а сами жили летом и зимой в фургончике, включали там слишком мощные отопительные приборы.