- Пока что. Древнейший остаётся… частично скованным. Худшего не случилось.
Она посмотрела на него, ожидая дальнейших пояснений.
- Я вобрал в себя частицу силы Сердца Снов. Силы, которую Древнейший мог использовать, чтобы ускорить своё пробуждение. Он не понял, что я это сделал.
- А почему это важно?
- Потому что, - ответил он, - к нему может вернуться часть сознания. Мне пришлось оставить Сердце Снов Древнейшему, чтобы освободить тебя.
Ануша нахмурила брови, но продолжала глазеть в иллюминатор. Наконец она сказала:
- Я рада, что ты оставил там эту чудовищную вещь.
- Да.
Она вздохнула, потом откинулась, прижимаясь к нему. Его руки невольно обвили её тонкое тело.
Её запах оглушил его, от её тепла к лицу Яфета хлынула кровь. Он опустил подбородок на её мокрые волосы.
- Я рад, что бы больше не бесформенный сон, - сказал он.
Она рассмеялась.
Они смотрели, как мимо проплывает земля, пока Ануша не откинула голову. Яфет наклонился, чтобы прижаться губами к её губам.
Они поцеловались.
На вкус она была как радость, жизнь и страсть.
Она повернулась к нему, сохраняя поцелуй, и обняла его в ответ. Как долго он ждал, чтобы почувствовать её руки на своём теле? Это было неважно.
Долгие месяцы влечения, нарастающей страсти и разбитого сердца смыло прочь. Эйфория теплом потекла в его венах, заменяя кровь. Ему казалось, что её пульс совпадает с частотой его сердца.
Яфет разомкнул объятия. Когда дыхание вернулось к нему, он сказал:
- Ты стала для меня всем миром.
Ануша, тоже задышавшая тяжелее, смахнула прядь волос со лба. Она встретила его взгляд и не отвела тёмных глаз. В неровном свете они казались глазами вышедшей на охоту тигрицы.
На её лице расцвела медленная улыбка.
- Покажи мне, - попросила она.
Они рухнули друг на друга, их губы снова встретились, на сей раз – со страстью, способной разжечь пламя.
Их конечности переплелись в самом человеческом из всех объятий. В его руках Ануша была звездой, пылающим ангелом, который прижимался к нему.
Он произнёс её имя с восхищением, с благоговением. Он молча поклялся больше никогда её не отпускать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Год Тайны (1396 ЛД) «Зелёная сирена» в море Павших Звёзд
«Зелёная сирена» вырвалась из-под поверхности воды прыгнувшим дельфином. Нос корабля сравнялся с горизонтом, киль ударился о воду, разбрасывая пенные волны, разбегающиеся во все стороны.
Рейдон вышел из ритуального круга. Смазанный периметр был уже почти неразличим.
Мерцающая пелена, окружавшая корабль, задрожала, поблекла и наконец рассыпалась. Дождь крохотных рыбок, похожих на самоцветы, посыпался в море. Искрохвосты были истощены после такого далёкого и долгого пламени вдали от дома. Они умирали.
«Зелёная сирена» снова могла плыть только по воде – и несмотря на своё невероятное путешествие, не понесла серьёзного урона.
Он тёр глаза, пока не увидел в темноте искры. Смертельная усталость, физическая и моральная, попыталась утащить его вниз. Просто по привычке он воспротивился. Голоса в его голове бранили монаха за все его грехи. Рейдона беспокоило, что все голоса были его собственным голосом.
Далёкий рокот заставил нескольких членов команды наклониться через перила. Пальцы указали на запад, где начиналась буря.
На горизонте бурлили тучи, громоздясь одна на другую, пока над морем не возник грозовой фронт. По команде пробежали возгласы; судя по болтовне матросов, они никогда не видели, чтобы шторм начинался так внезапно. Монах тоже не видел. Он нахмурился.
Западный ветер ударил «Зелёную сирену», и команда рассыпалась, чтобы заняться парусами под руководством хриплых команд капитана. Запахло сначала солью, потом рыбой.
Рейдон прищурился против ветра, наблюдая, как нарастает шторм.
Вода под бурей кружилась по широкому кругу. Символ Лазури у него на груди похолодел. Лицо монаха превратилось в гримасу.
Центр водоворота опустился. Низменность углублялась, пока на волнах не возникла воронка, такая широкая, что её устье виднелось даже через целые мили, отделявшие её от «Сирены». Вертящиеся стены сверкали фосфоресцентными искрами.
Из воронки возникла длинная фигура, устремляясь в верх вопреки своей необъятной величине. Крики ужаса сорвались с уст.
Среди туч прошипела молния, осветив исполинский обелиск обжигающей белизной. Вспышка обнажила то, что венчало обелиск. Это был Древнейший. Неподвижный и застывший, как камень… но свободный от каменных катакомб, где был заточён с тех пор, как рухнул на Торил в давно минувшие века.