«Школьная пора», и мы подпеваем. Слова знаем наизусть, ведь каждый раз папка, садясь в запорожец, включает протертую в нескольких местах до неразличимости звука кассету с песнями певицы.
— Знаешь, пап, а когда я вырасту, я обязательно подружусь с Таней, — мечтательно произношу я.
— Ну конечно, доча! И меня познакомишь, — подмигивает мне отец. А в голове только и мысли о том, как мы будем с Таней прыгать по очереди через лужи, есть мороженое и петь песни, держась за ручки.
… Однажды, двадцать лет спустя, Господь исполнил по- желание маленькой девочки. Я так понимаю, что у Творца великое чувство юмора и Ему ничего не стоит воплотить наши мечты и молитвы, но с одним условием: всему свое время.
В 2012 году, побывав на схождении Благодатного Огня, возвращались мы с инокиней М. в монастырь. А аэропорту Бен-Гурион, регистрируясь на рейс «Тель-Авив — Москва», я обратила внимание на стоящую впереди меня женщину, и подумала: «Не может быть!» Держа в руках раскрытый паспорт, Татьяна была занята своими мыслями, а я не верила своим глазам. Это была она, героиня моих детских грёз. Таня Овсеенко повернулась к молоденьким монашкам и проговорила с нами до самой посадки на рейс. А затем — приехала в гости в монастырь.
***
Звенит звоночек, и в прихожей появляется снежная морозная Мамочка, как долго мы её не видели! За время её отсутствия папа подстриг меня под горшок, а бабушка научила готовить яичницу. Бросаюсь обниматься. «Мамочка, ну как же там наш кулечек? Ты не забыла братика в роддоме? Дай мне его, пожалуйста! Игрушки, проснитесь! Знакомьтесь, это маленький Данилка!» — несу с бабушкой драгоценный сверток в комнатку. «Данилка, посмотри! Это медведь Бибу, а это Щеня, а это куклы!» Но девятидневный малыш, сам похожий на пупсика, блаженно спит и мило шевелит губками.
***
А вот бабушка Аня забирает из садика, сейчас поедем на трамвае по Большому проспекту к ней на работу. Длинный коридор со множеством дверей. Пахнет сигаретами и путешествиями.
У бабушки на работе свой большой стол и черная гигантская лампа, и циркуль, и несколько луп, отточенные карандаши. Бабушка у меня красивая, молодая (ей всего- то сорок один), с ней рядом интересные тёти и дяди, рулоны с картами, яркая лампа и вкусный крепкий чай в большой кружке. У неё в столе стоят солёные грибы и вкуснятные шпроты. Она геолог-картограф.
Один усатый дядька отвлекает бабушку взрослыми разговорами, а меня приглашает сфотографироваться на портрет. «Сделаем тебе модную карточку!», — ухмыляется он. Распускаю косичку и, надув щеки, изображаю из себя важную четырехлетнюю даму, у которой уже есть младший брат.
Знакомьтесь, игрушки — мой маленький брат,
Он спит и с роддома, и он смешноват!
— Кружится — искрится трёхлетка-сестрёнка,
Устало мамуля полощет пелёнку.
Чихнёт порошком из скрипучего шкапа
— Расстроенный быт. Ох, мечтательный папа!
Глушитель опять починить занемог.
Соседки на лавках сидят без сапог…
Профессор — сосед коммунальный расстроен,
Он физику счастья понять не достоин.
Васильевский, кажется, дышит финалом,
Двадцатый, прощаясь, пахнёт перегаром
Котельных, заводов, дворов и пивных.
Кирпичное эхо — неконченый стих.
1995
Преодолеваем два двора от дома, и мама открывает дверь заветного детского сада — «для совсем взрослых детей». Нас встречает воспитательница — молодая приятная женщина, которая сразу называет нас с мамой по имени. Она уволилась из тех самых яслей и перешла сюда — вот здорово!
— Видишь, дверка с грибочком? Это теперь твой шкафчик.
Здесь, в саду, всё по-взрослому. У нас большая группа, и, как в любом человеческом коллективе, свои интриги. Свои дружбы-вражды.
Однажды у нас прошел Конкурс (честнее — соревнование замученных родителей) на лучшую поделку, и вот дети выставляют принесенные изделия.
Игорь вместе с папой построил танк из картонной коробки. Мальчишки не сводят глаз. Катя Шевченко при- несла из дома яичного Петрушку — раскрашенную и облепленную пластилином пустую яичную скорлупу. Эта поделка меня и других детсадовцев очень впечатлила. Петрушка улыбался как настоящий.