— Мисс верховный инквизитор, — он широко раскинул руки, поднимая их вверх, — я невероятно одухотворён вашим визитом! Что привело вас в дом Господень в такую мрачную ночь?
Инквизитор исподлобья смотрела на старика. Её суровый взгляд сверлил ему переносицу.
— Простите за мою невежливость, настоятель, как ваше имя?
— Моё? Я Патрикей Августий, мисс вер…
Джин указала на него пальцем и резко выпалила:
— Настоятель храма Святой Елены, Патрикей Августий! Вы арестованы по подозрению в сотрудничестве с мутанологами. Вы имеете право хранить молчание. Всё что вы скажете, может и будет использовано против вас, — Джин любила эту фразу, когда-то она увлекалась передачами про полицию.
— «Арестован»? «Мутанологи»? Но, верховный инквизитор, здесь, должно быть, какая-то ошибка. В этой обители мы лечим людей, а не ставим над ними опыты.
— У меня другая информация, настоятель.
— Кто ввёл вас в заблуждение?
Джин проигнорировала вопрос.
— В храме будет проведён обыск, а вы будете задержаны.
Старик ухмыльнулся. Морщинистый лоб разгладился. Выражение его лица приобрело слегка угрожающий вид. На мгновение инквизитору показалось, что под кожей на щеке что-то проползло.
— И кто же задержит меня?
— Снаружи стоит кордон городской стражи. На время моего расследования они переправят вас в окружную тюрьму.
Он усмехнулся.
— Хорошо, вы можете пройти поискать улики, — он опустил руки на трибуну.
Джин сделала уверенный шаг вперёд. Однако толпа монахов встала на пути. Инквизитор сделала широкий круговой взмах рукой.
— Разойтись! Все, кто препятствует имперскому правосудию, будут покараны.
Позади толпы раздался голос настоятеля.
— Правосудию? Что за правосудие такое, мисс инквизитор?
Джин начинала злиться.
— Не сношай мне мозг, старик! И лучше отзови своих шавок, пока головы не полетели!
— Я ни в коем случае, мисс инквизитор. Но подумайте вот о чём — неужели то, за что вы стоите — есть правосудие? Или справедливость?
— Что ты несёшь?!
— Вы можете перестать играть в служителя закона, мисс Моррисон. Духовенство прекрасно осведомлено, кто такой регент.
— … что?
— Да. Он поедает людскую плоть, — он указал на неё пальцем, — как и вы!
Джин сделала шаг назад, неуверенно выставив руку перед собой, как бы закрываясь от толпы. Она замерла.
Этот старик знает о Кайле? Что происходит?
— Вы, инквизитор… — тон старика был теперь суровым, можно сказать, обличительным, — мерзкая противоестественная тварь! Порождение мрака! Порождение скверны! Демон! — он начал кричать на девушку.
Голос звучным эхом разносился по храму. От этого гула задрожали витражи. Джин отступила ещё немного. Ни к чему позитивному такая речёвка не приведёт.
— Однако не стоит бояться, дитя! — он опять широко улыбнулся и раскинул руки. — Покайся во грехах своих и прими свет Божий! И тебе будет даровано прощение!
— … опять…
Инквизитор смотрела в пол. В полумраке собора её глаз было не видно. Лицо искривилось. Руки начали подрагивать от прилива ярости. Гнев потихоньку мутил рассудок. Кровь от конечностей приливала к сердцу, заставляя биться синтетический имплантант чаще. Джин приготовилась к сопротивлению.
— Да, дитя?
— … опять ты со своим сранным богом, старик! Мы плевать, что там тебе известно! Ты, сука, арестован! Окажешь сопротивление — порву твою морщинистую жопу, нахер!
Улыбка пропала с лица настоятеля. Он с грустью посмотрел на Джин.
— Упускаешь свой последний шанс на искупление? Подумай хорошенько…
— Не делай вид, будто знаешь, о чём треплешь…
— Знаю, прекрасно знаю, дитя… ты думаешь, ты одна такая?
— … э?
— Да. Мутантов, таких, как ты и регент, много в Империи, дитя моё, — настоятель храма произнёс это почти торжественно.
Старика, который днём ранее подходил поговорить с ней о трансцендентном, было совсем не узнать. Он будто вытянулся вверх, его руки в танцующем мраке свечей казались длиннее, а голос стал более грубым. Почти все морщины разгладились, теперь кожа лица была натянутой, словно помещённой на верстак ремесленника. Гулкий бас гремел по всей церкви.
— Много?
— И многие из них служат промыслу божьему, отринув свою животную суть! Этого же ты желаешь? Отринуть свою жажду плоти! Отринуть свою жажду крови! Отринуть зверя внутри! Я предлагаю тебе, дитя, здесь и сейчас, обратиться из зверя опять в человека! Я предлагаю тебе искупление грехов твоих и спасение твоей души от пекла!
— … и… как ты… исцелишь меня?
— Служение. Искупление даруется в служении. Преклони свои колени перед престолом божьим, и он дарует тебе исцеление, а взамен — ты будешь исполнять его волю на этой земле. И тогда ты…
Со стороны инквизитора послышался смешок. Потом ещё один. Через мгновение она взорвалась смехом. Она выгнулась назад, закрыв одной рукой пол лица, а другой обхватив живот, и смеялась. Это был скорее не смех, а психопатический хохот — так обычно хохочут те, кто потерял разум. Её глаза закатились, так что были хорошо видны белки, а рот широко распахнулся и из него высовывался язык. Этот смех разбрызгивал слюну вокруг. Эхо хохота облетало всё помещение. Затем она согнулась, держа руки на животе. Ор прекратился. Джин тяжело дышала, пытаясь прийти в себя. Монахи смотрели на неё ошарашено. Это была не та реакция, которую ожидал настоятель.
— … уф… уф… хах… хах! Ну ты… ну ты дал… я конечно всяких прелюдий повидала… но это… просто, блять, золотой фонд… фуууф! Сукааа… думала сдохну…
— Что ты…
— А он такой «на колени встань»… ха-ха-ха-ха! Ой блин… мой живот… я думала он нормальный чувак, а он вон как… ой блин… лёгкие… лёгких не чувствую…
— Дитя…
— А теперь послушай ты меня, курага.
— Что?!
— У меня уже есть перед кем преклонять колени. И ты, старик, уж слишком несимпатичный, чтобы делать это перед тобой. Без обид, — она показала на него пальцем, — многие девочки любят постарше, и ты обязательно найдёшь ту самую. Но мне больше нравятся зрелые мужчины, а не иссохшие. Подгузники менять я не фанат.
— Ах ты…
— И да. Судя по показаниям… нихера твой «бог» тебя не вылечил. У тебя вон под кожей какие-то черви ползают. Полагаю, это разновидность сифилиса у местных мутантов.
— Это расценивать как отказ?
— И что это вообще за фетиш такой — хотеть сделать это в храме, — она развела руки в стороны и пожала плечами, издевательски улыбаясь, — наверно профессиональная деформация. Так что да… я пасс. Ты всё ещё арестован, изюм. Добавлю в лист обвинений домогательство до офицера при исполнении.
Лицо старика налилось кровью. Рот перекосился. Он начал истошно орать на инквизитора. Его голос время от времени срывался, переходя на высокие частоты:
— Смеешься надо иной?! Мерзкая девка! Ты хоть понимаешь, в каком ты положении?! Думаешь, справишься со всеми нами?! Да я тебя на части порву, а потом буду огнём выжигать жизнь из того, что останется!
Джин помрачнела. Окровавленные волосы вновь закрывали глаза. Кулаки сжались. В голове зазвучал голос:
«Он недооценивает тебя. Они все недооценивают тебя. Считают ребёнком. Считают слабой».
Голоса усиливались, и их становилось всё больше и больше. Они были разными, но одинаково требовательными. Руки начали дрожать.
«Дитя. Он сказал »дитя«. Покажи ему. Вырви ему сердце. Сожри его плоть. Недостоин. Он недостоин. Убей. Растопчи. Разорви! Убей!»
Приступ психоза. Такое происходило тогда, когда днём случалось пережить слишком сильное нервное напряжение. Сначала пытки в тюрьме. Затем эта уничтоженная деревня. А потом резня в лагере. Этого было слишком много, для одного единственного дня. Крыша начинала понемногу уезжать. Ей нужно отдохнуть. Если не отдохнёт, придётся искать помощь. Но сначала дело. Сначала она переформирует старика в напиток из сухофруктов.