«Ничтожество. Абсолютное ничтожество».
Инквизитор выпрямилась, вытирая губы рукавом рубахи, залитой слизью, кусками мышц, а также костным мозгом. На тыльной стороне ладони что-то блеснуло.
Чешуйка?
Девушка поддела крохотный кусочек металла ногтем, и тот упал на пол, оторвавшись с кусочком кожи.
Но сейчас не было времени на саморефлексию. Она сорвалась с места и понеслась во мрак — времени уже потеряно достаточно. Ещё немного и Господином будет признана её профнепригодность. Во тьме практически ничего видно не было, и девушка бежала наугад, очень стараясь не зацепиться ступнёй о какое-нибудь препятствие. Вскоре, Джин влетела в деревянную дверь, на скорости вышибая ту плечом.
Крипта?
Из морга инквизитор вышла в подобие склепа — маленькое круглое помещение метров пятнадцать диаметром, которое освещал тусклый свет масленых ламп. На стенах комнаты было что-то выгравировано, возможно, какой-то сюжет, но в блеклом освещении ничего нельзя было толком рассмотреть. В центре располагался саркофаг — один-единственный элемент интерьера. Из стен гробницы выходили бронзовые трубы, которые лениво ползли по полу, а затем вонзались в каменный гроб. Джин взяла факел из ближайшей стальной стойки и подошла к одной из стен. Там действительно находилось изображение: огромная армия закованных в латы людей, которые на коленях стояли перед женщиной. В руке у той лежало что-то вроде звезды, но рисунок был старый и ветхий, и сложно было судить точно. Чуть выше изображения виднелись слова:
«В час нужды, в час утраты,
Позабыв о себе,
Помогла ты солдатам,
Их заветной мечте».
Джин прошла дальше. На следующей гравюре изображался огромный воин в массивных латах. В одной руке он держал Моргенштерн, в другой цепь — у его ног, на привязи, сидел толи волк, толи большая собака. Перед рыцарем стояла женщина с первой гравюры. Там также были слова:
«Року злому противясь,
Через зло и недуг,
Ты к врагу обратилась,
Будто был он твой друг».
Следующий рисунок оказался последним. Там было выгравировано лишь тело этой женщины, лежащее на листве. Чуть выше располагался последний стих:
«Но не сжалилась стая,
Начала она рвать.
Спи спокойно, родная,
Будешь вечно нам мать».
Инквизитор обернулась и посмотрела на саркофаг. Она поняла, кто тут покоится. Девушка подошла к каменной опочивальне и начала осмотр. Сейчас ей не хватало биотических глаз — информацию хорошо бы и записать. В гроб входило четыре трубы — по одну на каждую сторону света. Джин приложила небольшое усилие и сдвинула украшенную крышку саркофага, на которой была изображена в анфас женщина с гравюр. Внутри лежали кости, той, что когда-то называлась Светой Елены. Женщины, имя которой чтут по всей Империи. Чтили в Старой и чтут в Новой. Бесценный артефакт этого мира.
Осквернён. Тело заливало непонятной жидкостью из четырёх бронзовых труб, однако та отличалось от всех тех жиж, что инквизитор видела ранее. Она не была зелёной или вонючей. Пахнущее молоком розоватое желе ласково обволакивало кости почившей века назад святой. Инквизитор, после небольшого замешательства, аккуратно сунула палец в странную смесь. На удивление, ожога не последовало — руку начало приятно покалывать. Через несколько мгновений Джин почувствовала себя комфортно, можно сказать, что она расслабилась. Рана на лбу начала зарастать. Впервые за день девушка ощутила покой и умиротворение.
Что это за штука?
Джин не знала, чему она удивляется больше — первой положительной находке за день или тому, что эта находка делала с ней. Инквизитор посмотрела на дорожку из слизи, за которой она следовала всё это время — она вела дальше, к очередной деревянной двери. Позже она обязательно велит страже эвакуировать святыню, но сейчас ей нужно задержать того, кто заварил всю эту кашу. Джин уверено пошла ко входу, войдя в следующее помещение.
Яркий белый свет, непривычный для потонувших во мраке катакомб, ослеплял. Когда глаза привыкли к болезненному свечению, девушка огляделась. Усеянное множеством электрических ламп огромное помещение, одновременно напоминавшее и лабораторию, и святилище. Стены двухэтажной комнаты обвивали трубы — десятки, а может и сотни металлических удавов соединяли между собой баки, резервуары и сосуды, некоторые из которых были прозрачными. Большинство этих ёмкостей висело над чёрным каменным полом, в тех, что были прозрачными, за зелёной массой виднелись силуэты, отдалённо напоминающие человеческие. В центре комнаты, на двухметровом возвышении, стояла золотая трибуна. Пол вокруг, как и лестницы, ведущие к ней, устилал красный бархатный ковёр — подобный украшал храмовый собор. На постаментах, окружавших кафедру, горели свечи. Чуть правее от центра помещения громоздилось устройство, напоминающее пульт — к нему вело множество разноцветных проводков. Под потолком цвета сажи висела огромнейшая золотая люстра, с закреплёнными на ней электрическими осветителями.
За трибуной, оперевшись на неё всем телом, был он: настоятель храма Святой Елены, Патрикей Августий. Старик величественно возвышался над инквизитором, золотые вставки его белоснежной рясы блестели в свете многочисленных ламп и свечей.
«Убей его. Разорви его. Накажи его».
— Вы пришли, инквизитор. Я уже начал думать, что буду ожидать вас до утра, — лицо расплылось в фальшивой улыбке.
— Въебала я твоим трупам сранным, сухофрукт, ты уж не обессудь.
— Мне воистину интересно, откуда регент выкопал отродье, вроде тебя… — улыбка сменилась взглядом, полным презрения, — хотите, чтобы я сдался? — тоном, без тени эмоции, продолжил священник.
Короткий смешок раздался со стороны Джин.
— Патрикей Августий, за участие в заговоре против регента, за множественные убийства и осквернения тел мёртвых, за незаконные научные опыты, за использование для этих опытов священного места и за осквернение Великой Святыни, именем регента, Кайла Блургенштейна Первого и инквизиции, я, Джин Моррисон, Великий Инквизитор Имперского Двора, приговариваю вас к смерти! — выпалила инквизитор, крепко сжав кулаки.
«Хорошо. А теперь разорви его».
— «Великой Святыни»? Да что ты об этом можешь знать, дитя… — он тяжело вздохнул, — прежде, чем попытаешься исполнить свой приговор… хочешь, сперва, послушать… историю?
— Последнее слово? Валяй, — Джин лишь закатила глаза.
— Давным-давно, ещё до возникновения Империи и Северных королевств, существовала такая страна: «Симантиан». Этой страной правили два близнеца: мальчик и девочка, Айголах и Айнира. Дети были мудрыми правителями и государство процветало. Все этих детей любили: и дворяне, и купцы, и солдаты, и простой люд. И стар, и млад. Мужчины и женщины…
Старик затих, его выражение лица сменилось на задумчивое. Через полминуты он продолжил:
— Но любому порядку и процветанию, рано или поздно, приходит на смену хаос и упадок. Близнецов убили. Убил тот, кто занимал пост верховного военачальника: их дядя, Вайертус. Вайертус, за время правления детей, собрал все известные миру артефакты и его боевую мощь никто не мог обуздать. А потому королевство легко упало ему в руки.Началась эпоха войн. Тридцать лет Вайертус обескровливал свою страну бесконечными битвами с соседями, вскоре объединив весь континент под своим началом — в единое государство. Однако бесконечные войны привели к распространению по материку великого голода и страшной эпидемии. Это время летописцы именую ныне «Эпохой Мора».
— Люд, как и под любым тираном, начал роптать. Но бунты жёстко подавлялись. Пока однажды, прибыв с разных концов континента, не собрались вместе три великих полководца: Диоген Бессмертный, Туций Светлолиций и Иван Разило. Три великих война и мудрёных стратега подняли стяг восстания. Три знамени возвысилось, чтобы противостоять одному: синий дракон, золотой орёл и ясное солнце. Вместе они объединили всех обездоленных, обескровленных и несчастных в величайшую армию мира под единой мечтой, единой целью: свобода. Но их сил оказалось недостаточно — вооружённая артефактами гвардия, по прозванию «Стальная Стая», давила солдат генералов, как тараканов.