Отцу всю жизнь было наплевать, сколько у него детей. Он был не очень удачливым бухгалтером, и полностью сосредоточился на своём недовольстве этим фактом. Мать же, наоборот. Ей всегда до всего было дело, будь это её новая монография, маленькая получка мужа или недостаточно дружелюбный взгляд сына. В чём-то Римушу повезло, если подумать. Сестрёнка была маминой надеждой на достойную наследницу, в отличие от тупого сына, и иного будущего, кроме геофизики, для неё не было. Римуш хоть смог выбрать, куда поступить.
Политехническая школа? Отличный выбор! Хорошее образование, престиж, загадочность самых новейших мино-технологий и электричества, огромные машины, общежитие каждому студенту.
Всю смелость, что Амазда дал ему перед рождением, Рим потратил в тот день, когда подошел к матери и сообщил о переезде.
У Римуша Карафа не было шансов вырасти героем.
Поэтому он, задыхаясь от страха, бежал.
Хотя Мейнд, как известно, не спит даже в самую глухую ночь, прохожих почти не было. Римуш мчался по мостовой, никого не встречая на своём пути. Свернул в проулок. До конца. Потом в ещё один. Потом через канал. Мейнд полон каналов, глубоких и быстрых, как реки, и мелких, на чьём гранитном дне едва струится вода, размывая мусор. Рим перебежал по низкому мостику со ржавыми от вечных туманов перилами. Перепрыгнул через канаву.
Ему было плевать, куда бежать, только бы подальше.
Римуш не был героем.
И атлетом тоже.
Стоило страху немного отступить, и он упал без сил на камни мостовой.
Рим лежал так бесконечно долго, не в силах даже кричать от боли. Тело горело огнём и не желало слушаться, а сердце бешено колотилось. Он ждал грубые руки, которые вздёрнут его на ноги и поведут на казнь. Он дурак, и никогда не сумеет доказать, что ничего не знал о культе. Его заклеймят, имя предадут вечному проклятию, и под улюлюканье толпы кинут, связанного, в Большой канал.
Так не проще ли ему опередить их? Спасти своё имя и имя семьи?
Или стоит подождать, пока его найдет пожирательница? Она обглодает его кости и выкинет их в канал. Будет ли его душа навеки проклята? Он почти чувствовал, как тонкие пальцы с длинными звериными когтями обхватывают его щиколотки, а острые зубы впиваются в плоть и рвут его на части.
Рим заплакал от жалости к себе. За что ему всё это? Почему он не мог дальше жить своей тихой, совершенно неинтересной жизнью?
Лишь почувствовав холодную воду, пропитавшую левый рукав и штаны на коленях, он сумел открыть глаза. Он лежал на булыжной мостовой, в тени широкого платана, подсвеченного желтым электрическим фонарём.
Рядом никого не было.
Рим вытер потёкший нос и с трудом поднялся на ноги.
Римуш стоял на берегу Большого Канала. Слева от него была водная гладь в гранитных берегах, а справа - платановая аллея перед лучшими домами города. С того берега лёгкий ветер донёс звуки музыки. Там в свете разноцветной гирлянды были танцы в публичном саду.
Рим прислонился к парапету и отдышался. Сердце всё ещё бешено колотилось, ноги болели, а ладони саднили. Пальто сбилось и вместе с рубашкой и жилетом поднялось куда-то к подмышкам. Со стороны он выглядит как безумец или бродяга. Рим выдохнул и поправил одежду. Потом зажмурился.
Разум немедленно представил ему, что с ним будет после того, как он сбежал от людей королевы.
Королева Эллин слыла доброй королевой. В отличие от своих предшественников, она не питала страсти ни к публичным казням, ни к дани юными девственниками, как королева Мэйлар, ни к дворцам изо льда посреди лета, ни к колесницам, куда запрягались увечные враги короны и просто калеки. Королева Эллин вообще предпочитала не вмешиваться в дела тех, кто на земле, пребывая в своём парящем над городом дворце.
Но королева очень не любила заговоры и пренебрежение своей властью.
Римуш полагал, что особенно - после того, как её тётушка и племянница попытались свергнуть её меньше недели назад.
Ему конец.
Он не выдержал и снова заплакал.
Ему конец. Вся жизнь, вымученная, сначала в семье, потом во взрослой жизни.
Он всхлипнул. Вот и бесславный конец. Он внезапно ощутил грусть от того, что всё так заканчивается. Что он сможет показать Амазде? Свои добрые намерения? Не они открывают путь к Извечному Огню, а благие дела и чистые мысли. Рим сможет предъявить разве что любовь к племянникам, вся остальная его жизнь омрачена завистью и трусостью. Он представил себе суд Амазды, как о нём говорилось в Сказаниях, и рассмеялся. Если содрать с него его напускную браваду, то останется жалкая и мелкая душёнка. Он грустно рассмеялся. Собственные страхи за жизнь, за благополучие, за сытые вечера наедине с радио показались такой мелочью. Он смехотворен и ничтожен.
Римуш бесконечно долго смотрел на танцы вдалеке и думал о том, насколько же он бесполезен для мироздания. С канала дул ледяной ветер, и он замёрз. Он потрогал промокший рукав и побрёл прочь.
В ночной чайной Рим купил себе немного горячей чавы и тост. Продавец посмотрел на него с подозрением, но деньги взял.
Трамваи остановились. Рим свернул от Большого Канала к старой ратуше и подъёму к королевскому Дворцу. Скала вернулась на место, и с земли к ней тянули подъёмный механизм. В ночном небе вырисовывался освещённый десятком прожекторов устремлённый в небо палец и ползающие по нему рабочие со сварочными аппаратами. Долгой жизни королеве, горько подумал Римуш, и допил чаву.
Перевозчик увязался за ним сразу после поворота на улицу за ратушей. Рим услышал тихий шелест каучуковых шин и оглянулся. На ещё полминуты назад пустой улице появился чёрный экипаж городского извоза.