Деже Сабо писал о нем после его смерти:
«Это был незначительный человек, обладавший звонким голосом и еще более звонкой амбицией. История хранит его имя только потому, что ему удалось сделать одно крупное дело: в союзе с немцами привести Венгрию на грань катастрофы…»
Возможно, Деже Сабо тогда и сам еще не подозревал, какую роковую правду он высказал.
Разумеется, виноват во всем был не только Гембеш. Соучастницей его преступления была вся феодально-капиталистическая реакция, которая, испугавшись революционных выступлений венгерского народа и стараясь удержать власть в своих руках, как за спасительную соломинку, ухватилась за эту ядовитую политическую пиявку. И Гембеш вернулся с политических задворок не один: он прихватил с собой, снова вызвав к жизни, целую плеяду контрреволюционных карателей, которые во времена Бетлена оказались не у дел. Упрямый Бела Мартон, гроза социалистов и евреев Ласло Эндре, Андраш Мечер с компанией и другие могильщики нации, крестные отцы нилашизма, немецкие квартирмейстеры — все они вслед за Гембешем прокрались обратно в политику. Политическая жизнь опять превратилась в арену свободной охоты для всяких тайных и полулегальных обществ.
Итак, над общественной жизнью Венгрии нависли черные тучи. Распоясавшиеся «петухи» — участники подозрительных заговоров, которые плелись средним классом, или члены боевых кружков «Орговань», авантюристы провинциального толка оккупировали главные фронты политической и культурной жизни. Сегодня Иштван Антал клянется в вечной преданности честному доброжелателю Байчи-Жилински[11], а завтра он становится начальником службы печати при правительстве Гембеша. Журналист ограниченных способностей Михай Коложвари-Борча в один присест превращается в столп печати. Вышедший из среды золотой молодежи составитель передовиц легитимистского толка Иштван Милотаи начинает, подобно подсолнуху, поворачиваться лицом к новому солнцу — Гитлеру и одновременно к его бледной луне — Гембешу. Вслед за хвалебными выступлениями Гембеша в адрес Гитлера зараза лести начала проникать и на страницы печати…
Активизация деятельности тайных обществ была не единственным признаком все более усиливавшегося процесса разложения венгерского общества. Болезнь охватывала и глубинные слои. В устрашающих масштабах стали множиться секты — «неизбежные признаки немой революции» — безжалостно сломленного в своих устремлениях и лишенного возможности выбраться из нищеты бедного крестьянства. Обманутые крестьяне-бедняки, отстраненные от участия в политической и социальной борьбе или разочарованные в ней, искали спасения в библейском мистицизме. Они выражали свой беспомощный протест в мазохистских обрядах различных сект — субботников, трясунов, заклинателей — и в вере в потусторонний мир искали спасения от житейского ада. Массы людей хлынули туда, где еще недавно искали удовлетворения своих извращенных желаний лишь отдельные лица с больной психикой. Тысячные толпы душевно надломленных бедняков бесновались в ужасной пляске святого Витта, сбившись в покосившихся хибарах на околицах сел или на заброшенных хуторах солончаковой степи. В деревнях появились проповедники и разные шаманы. Народ тянулся к пророкам и, поскольку в жизни его политические и экономические выступления постоянно терпели неудачу, искал защиты против жандармских затрещин и прикладов в религиозном экстазе.
Вряд ли можно встретить на земле большего реалиста, более трезво мыслящего человека, чем венгерский крестьянин, но теперь он, уйдя от политической борьбы, стал искать спасения в мире мрака, тайных обрядов, устрашающих клятв. Вот почему в некоторых районах Затисского края быстро разрослось движение «косцов-христиан» во главе с Бёсёермени. Политический авантюрист и пройдоха, венгерский Распутин в миниатюре, Золтан Бёсёермени поднял и объединил тысячи безлапотных затисских бедняков, связал их воедино смертельной клятвой, и они у себя, в долине Кёрёша, уже ковали в страстном порыве штыки и кинжалы, точили косы, как вдруг на них обрушился удар властей.
11