Еще раньше Байчи-Жилински уже указал нам на одно постыдное и печальное явление в нашей жизни, и в тот день оно обозначилось особенно ярко. Речь идет о страшной деформации сознания венгерского общества. Двадцать пять лет назад этот человек находился в правом лагере венгерской политической жизни, а за эти годы перешел в левый. Но неужели только он изменился за четверть века? Он-то действительно изменился, двигаясь упрямо, последовательно и честно в направлении, которое диктовали жизненные интересы Венгрии. Однако большая часть венгерского общества эволюционировала в противоположном направлении, куда ее толкала контрреволюционная реакция. Стрелки часов двигались в разные стороны, и, когда угол между ними составил 180°, пробил роковой час…
История нашего народа знает очень тяжелые, мрачные дни, которые не освещает даже сияние славы мучеников, потому что величие их подвига не уменьшает тяжести жертв. Но 19 марта нельзя отнести к таким траурным дням. В трагедии всегда есть что-то возвышенное, какая-то мрачная величественность. Вспоминая же события 19 марта, чувствуешь лишь гнетущее чувство стыда.
Мы обычно называем Мухи и Мохач самыми темными событиями нашего исторического прошлого. Упоминание о них вызывает прежде всего чувство горечи и досады, а не благоговейный трепет перед памятью о погибших. В 1241 году страна, правители которой погрязли в раздорах, разврате и междоусобной грызне, стояла на пороге опустошительного татарского нашествия и народ с безнадежным равнодушием взирал на приближающееся бедствие. Но все-таки нашелся один правитель, который бросил по стране клич и из дворянства, губящего родину своими раздорами, набрал несколько десятков тысяч воинов, для того чтобы в степи Мухи противостоять дикой орде, обрушившейся на страну. Мохач? Поражению венгров под Мохачем предшествовала своего рода «контрреволюция» — жестокое подавление восстания под руководством Дожи. В ходе карательного похода Вербёци было уничтожено примерно сто тысяч крепостных, и венгерское крестьянство, как израненная скулящая собака, уползло в сторону, затаив в душе месть и ожидая того часа, когда можно будет вцепиться зубами в ногу хозяина. Если бы эти сто тысяч убитых, распятых на крестах и посаженных на кол крестьян двенадцать лет спустя можно было выставить у Мохача и если бы вообще можно было поднять крестьян на борьбу против турок, так, как, например, Хуняди защищал с босыми крепостными крестьянами Нандорфехервар, тогда, возможно, исход Мохачской битвы был бы другим. Вероятно, тогда эта битва не осталась бы в нашей памяти мрачным памятником, не было бы стопятидесятилетнего турецкого гнета, да и вся дальнейшая судьба венгерского народа сложилась бы по-другому.
Пусть все это произошло именно так, но, во всяком случае, на поле битвы у Мохача проявил себя весь цвет феодальной Венгрии: и крупная феодальная знать, и высшие сановники, и придворные чины, и дворяне. Они, по крайней мере, выступили против опасности, угрожавшей стране, и вместе со своим королем полегли на поле битвы.
А 19 марта? Представители лагеря реакции, которая своим двадцатипятилетним правлением довела страну до этого позора, отчасти аплодировали новым завоевателям, отчасти трусливо притихли, спасая свою шкуру. На примере представителей правящих классов, которые попали в одну тюрьму и один концлагерь с теми самыми людьми, которых они недавно преследовали, мы видим горькую иронию судьбы, мрачный парадокс истории, а отнюдь не величие трагического поражения…
События 19 марта 1944 года во всей своей неприглядной наготе показали не только ничтожество господствующего класса, не только состояние отупения, слепоты и равнодушия, в котором пребывала вся нация, но и слабость демократических групп и партий, настроенных против гитлеровцев. Теперь стало ясно даже тем, кто убаюкивал себя иллюзиями, что нельзя уклоняться от борьбы, если они серьезно хотят добиться того, что прежде провозглашали на словах. Стало ясно, что говорить, писать, открыто выступать в стране, ставшей одной огромной тюрьмой, невозможно. За свободу нужно сражаться самим или же… ждать, когда ее кто-нибудь принесет нам.
Сражаться? Сразу же выяснилось, что за этим словом стоит меньше реальных сил, чем могло показаться. Сами левые довольно робко вели себя. Они в лучшем случаи создавали всевозможные секты и группировки, клубы, общества, собирались в салонах, пивных, кафе, помещениях партии и на частных квартирах, дискутировали, иногда распространяли листовки. Они отнюдь не занимались тем, что нужно было делать в первую очередь: организовывать и мобилизовывать на борьбу массы. Конечно, этому мешал террор правых. В этих условиях самой активной и целеустремленной силой по-прежнему оставалась Коммунистическая партия Венгрии.