– Так не бывает.
– Это еще почему? Даже если б я не был вампиром, я все равно был бы весьма привлекательным молодым человеком противоположного пола. Юным девушкам свойственно влюбляться.
– Что за чушь! Да и вообще, с чего ты взял, что ты «весьма привлекательный»? Самый обычный. Убери всю твою вампирскую ауру – и второй раз не взглянешь. Вот дружок твой – он да, красавец писаный, даже будь он обычным парнем с такой внешностью, за ним бы толпами девчонки бегали.
– Правда? – Анхен смотрел куда-то в небо, и насмешки в его голосе не было.
– Можно подумать, раньше тебе этого не говорили.
– Ты и представить себе не можешь, сколько есть в мире вещей, о которых мне никогда не говорили. Даже я сам с трудом себе это представляю. Потому и брожу тут с тобой, чтобы понять, что же нового можно услышать, когда человечек говорящий.
Очередной наезд на людей вообще и себя в частности решила пропустить, интересней было другое:
– Нет, ну ладно, на людей так действует твое вампирское обаяние, что они не то, что говорить, соображать объективно не могут. Но вампиры? Или ты с вампирскими девушками не общаешься, чтоб самолюбие не ущемлять? – не смогла не съязвить в конце.
– А для вампирских девушек я слишком выгодный жених, это затмевает любые мои недостатки.
– Тебе восемьсот лет, и ты все еще жених? – пока он не заговорил об этом, я даже как-то не задумывалась о его семейном положении, а ведь у него, наверно, и пра-пра-правнуки давно женаты.
– Мы не моногамны, – он пожал плечами, – сейчас жених.
– Сейчас? – попыталась уточнить.
– К чему тебе такие подробности? – легко оттолкнувшись от настила, он тоже сел, вновь приблизившись ко мне. – Вампиры женятся на вампиршах, человеческие мальчики – на человеческих девочках, и никак иначе. Перекрестного опыления не бывает, межвидовые браки самой природой не предусмотрены. Единственный вид любви с вампиром – это быть выпитой им до последней капли.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Из опасения, что мои действия введут тебя в заблуждение. Я не ухаживаю за тобой, и позвал не на свидание. Мне было интересно пообщаться с тобой в неформальной обстановке, потому что, как я уже говорил, ты уникальна. Но, сколь бы ты не любила кошек, ты никогда не признаешь их равными людям, даже если одна из них начнет говорить человеческим голосом.
– Я больше люблю собак. И ты напрасно волнуешься. Единственное объективное чувство, которое определяет мое отношение к тебе, это страх. Да, в какие-то моменты я могу чувствовать симпатию к тебе, дружеское расположение, а если ты снова меня обнимешь, мне может даже показаться, что я готова сидеть с тобой в этом парке вечно. Но если убрать весь флер твоего вампирского обаяния, останется – только страх. Ну, а то, что все мы для тебя, для всех вас – только кошки, я уже поняла, можно больше не повторять, спасибо.
Я отвернулась от него, нахохлившись. Стало зябко. Солнце могло светить сколь угодно ярко, но это был почти ноябрь.
Он притянул меня спиной к себе, заключая в кольцо своих рук:
– Сейчас ты скажешь, что тебе не холодно, а мне вдруг захотелось тебя согреть. Прости, я не хотел тебя обижать, и мне жаль, что я так тебя пугаю.
– Мне холодно, – не подтвердила я его опасений. И откинула голову ему на плечи, хотя он, похоже, ждал, что я начну вырываться. – И голодно. И я устала. И хочу домой. И вообще ничего уже не хочу.
– Верю, – он легко коснулся губами моего виска. – Ты сейчас очень похожа на бедное дитя, до смерти замученное злым вампиром. Поехали, сдадим велосипед, и я отведу тебя в одно хорошее, уютное кафе совсем рядом с парком.
– Что, там кровь подают прямо в хрустальных бокалах? – не смогла удержаться от насмешки.
– Кровь в бокалах – как это пошло! Никогда, пока на свете есть живые люди, – я не сразу поняла, шутит он или всерьез, даже обернулась, чтоб взглянуть в его лицо. Он слегка усмехался. А потом добавил уже серьезно, – у людей есть нелепая привычка обсуждать за едой важные дела и принимать судьбоносные решения. Так что порой приходится присутствовать и в таких заведениях, и даже разбираться в качестве кухни, хоть и используя при этом чужой опыт.
– А вампиры за едой дела не обсуждают?
– Минуй нас, бездна! Мы дела с удовольствиями не смешиваем.
– А еда для вас удовольствие? То-то вы ее столь активно смешиваете с сексом.
– Я слышал, даже у людей еда и секс дарят самое сильное наслаждение. Просто вы менее совершенны, и поэтому каждое из этих удовольствий вынуждены испытывать отдельно.