Зайдя в театр, я снова вышел проводить ее взглядом. Она уходила медленно, шаг за шагом укрываясь под вуалью радушной ночи. Еще минута, и от ее образа остался лишь стук каблуков. О чем она размышляет в этот момент? Сейчас мне бы пригодилось умение читать чужые мысли.
– Сомерсет! – вспомнил я, он наверняка поджидает меня с сердитым взглядом и обвинительной речью. Захлопнув дверь, я побежал по прежнему маршруту, в темноте спотыкаясь об разбросанные стройматериалы. Добравшись до нашей каморки, я вздохнул с облегчением. Сомерсета не было, по расположению вещей было ясно, что он еще не приходил, а значит, не знает о моем отсутствии. Я оперативно переоделся, завязал на себе фартук и испачкал его краской. Несколько чистых листов я смял и раскидал по комнате, еще один натянул на стойку и быстро сделал несколько несвязанных набросков.
– Я же просил тебя не выходить, – голос Сомерсета внезапно раздался за моей спиной.
Некоторые, напугавшись, неосознанно вскакивают или резким рывком отпрыгивают в сторону, я же встаю в ступор, уподобляясь гранитной статуе.
– Я… Я не выходил, – заикаясь, говорю, не оборачиваясь.
– В комнате пахнет женскими духами, – сказал он, с наслаждением сделав вдох.
– Я форточку открывал, навеяло, – неуверенно ляпнул первое, что пришло в голову.
– Заканчивай свои раскраски, есть дело, – он махнул мне рукой, призывая выйти на кухню.
На кухне стояли два больших пакета.
– Что за дело? – спрашиваю.
– 45 миллионов! – говорит он, поправляя маску с трещинной на левой стороне, подобной шраму.
– Что? – мои брови опускаются вниз, это язык мимики.
– Ты когда-нибудь задумывался о числе убитых в утробе?
– Я…
– 45 миллионов ежегодно, 125 тысяч каждый день, – перебивает он меня. – Ты удивлен?
– Цифры большие, но что поделаешь?
– А ты представь, вдруг ни с того ни с сего тебе захотелось поесть, – Сомерсет ходит по комнате, жестами приукрашивает свою речь. – И ты пошел в столовую или в какое-нибудь кафе, а на дверях табличка с надписью «Все продукты испорчены, 30 человек уже отравились», а рядом фотографии этих продуктов, гниющих и червивых, что бы ты сделал?
– Я вряд ли бы пошел туда есть, – говорю, смеясь. – Наверно у меня вообще бы аппетит отшибло.
– Ты сам ответил, что делать, собирайся, – говорит он мне.
– Куда? – я начинаю путаться в происходящем.
– Вывешивать рекламу гниющих решений в соответствующем месте.
– Что? Но это же вандализм? – не ожидал, что он реально предложит мне этим заниматься.
– Большинство решивших сделать аборт передумывают у стен абортариев. Вандализм? Ты переживаешь за бетонные стены больше, чем о тех, кто завтра перечеркнет свою жизнь и жизни своего поколения, – тон Сомерсета повышался. – Девушки становятся бесплодны, приобретают различные болезни, сопровождающие остаток дней, в конце концов, смерть происходит от последствий и во время операций, как отважно, да? Так хотела убить своего ребенка, что не пожалела собственной жизни. Матери дают своим дочерям деньги на истребление внуков, псевдоотцы грозятся разрывом отношений, все твердят, что это лишь сгусток неодушевленной плоти, но сердце зародыша начинает биться уже на третьей неделе! Крики народившихся людей доносятся до уголков всей вселенной, они кричат так громко, что мы не слышим их, – я слушаю его, не дыша. – Только представь: творцы шедевров культуры, политики и выдающиеся ученые, просто те, кто мог бы радоваться жизни, умирают по решению собственной матери, только потому, что это стало обыденным делом! – Сомерсет садится на диван, устав ходить туда-сюда. – Ты говоришь, вандализм? – тычет в меня пальцем. – Вандализм – это разрушение культурных ценностей. Знание, как остановить процесс абортов и не сделать этого, – вот это вандализм.
Эфа Элпис говорит: «Когда не знаешь, что делать, послушай голос своей души». Моя душа молчит, на это молчание разум отвечает: «Да!»
– А как же охрана? – говорю, вставая, надеваю пальто, дав понять, что он убедил меня, в ответ последовала довольная улыбка, прячущаяся под маской.
– Охранник предупрежден, мы сегодня познакомились, он ждет нас, – Сомерсет крутит на пальце брелок с ключами от машины, желая скорее поехать.
– Это незаменимый плюс, – говорю я. – Страха быть пойманным нет, а значит и работа выйдет качественней. Что в пакетах?
– Краска в баллончиках, идем уже!
– Я не умею ими рисовать, – я останавливаюсь.
– Послушай, – Сомерсет взял пакеты с краской и дал их мне. – Мы не знаем, какие результаты это даст, но это не дает нам поводов для сомнений, даже один родившийся человек, благодаря твоему решению, может изменить весь мир. Неважно, рисовал ты таким способом или нет. Неважно, какой инструмент в твоей руке, важно твое воображение, видение цели.