Мне трудно здесь идти. Кажется, что все деревья и кусты вокруг цепляют меня своими корнями и ветками; мои жилы рвутся в землю, они точно такие же корни и ветки, а я - одно из здешних деревьев, выкопанное и увезённое отсюда ещё до начала времён; кровь моя хочет пролиться вовне дождём и смешаться с землёю, воздухом, водою и со всем, что есть тут, в этом месте, вернуться туда, откуда она когда-то была в меня впрыснута. Я распадаюсь на куски, на молекулы и атомы, мне хочется обнять все небольшие скирды и копны, которые стоят у меня на пути, залезть в колодцы и отхлебнуть студёного, пошариться по всем сараям и гаражам, поколзаться с детьми в куче песка и поесть черешен с деревьев моего соседа. Я уже тут. Я уже дома. Я уже смотрю в окно. Я перелез через забор, погладил Джэка и подошёл под самый подоконник; выпрямился во весь рост и смотрю. На дворе вечер, шестое число. Катящий сидит за столом и уплетает жирные маслянистые драники, запивая их молоком и прикусывая полендвицей; напротив него сидит бабушка; они говорят о предстоящей ночи и празднике, о том, сколько сегодня полыхнёт огнищ и как будут чадить и коптить покрышки, сбросанные в огромные кучи в разных концах города. Бабушка смеется и шутливо грозит пальцем, катящий ухмыляется, не в силах пропихнуть хотя бы пару слов через донельзя набитый рот. Я упёрся головою и руками в стёкло, распластался по нему, как паук:
- Не ходи никуда!!!
Ору я что есть мочи. Из глаз хлынула солёная вода, а разум заволокло сумасшествие и отчаяние. Я бью руками в стекло и ору:
- Не ходи никуда!!! Останься тут!!! Ты не сможешь! Не сможешь потом! Потом начнётся время, слышишь?! Потом пойдёт время, и ты не вернёшься! Я не хочу вот так! Я хочу быть там! Я хочу быть здесь! Ну останься же ты, ну пожалуйста!
Я ору, хриплю и тарабаню в окно. Катящий с бабушкой смеются.
-Пожалуйста, слышишь!? Пожалуйста, запрись и не выходи! Оно должно пройти мимо, оно пройдёт, мы обманем его! Мы с тобою его обманем! Я уже обманул его, уже! Теперь ты! Ты сможешь, слышишь!
И совсем уже озверев, со всего маху двинул по стеклу:
- Я не хочу обратно!!
Силы оставили меня, я обхватил голову руками и упёрся локтями в подоконник:
- Я не хочу обратно... - уже шептал я - как ты не понимаешь... я хочу здесь, здесь. Здесь! - опять крикнул громко. - Посмотри вокруг, ты ведь ничего ещё не понял, ничего совсем, но у тебя есть всё, у тебя есть всё это, а ты не понимаешь... а я понял, я понял, слышишь? но у меня уже ничего нет, уже всё ушло, ускользнуло... Баба! - я посмотрел на бабушку. - Ну скажи ты ему!
Бабушка встала из-за стола и пошла в комнату, катящий остался сидеть один. Он глядел в окно, прямо поверх моей головы, его рот был набит, а глаза весело рассматривали идущего на противоположной стороне улицы человека, кукурузное поле, дома, ручеек, гусей, кур, опять человека.
- Да хватить тебе уже жрать! - крикнул я в сердцах и от всей души зарядил по стеклу кулаком.
- Чаго ты грукаеш, дурань? Вокны пахвочаш. - кто-то тронул меня рукой за плечо.
Я обернулся.
- Если будешь и дальше смотреть на него - станешь соляным столбом. - весело сказал я, подошёл поближе и посмотрев в зарёванные глаза, спросил. - Ну, как ты?
Было очень странно. Но первым делом я утёр лицо и сказал:
- Ты вообще тут откуда? Зачем?
А потом посмотрел на волосы, ткнул пальцем и даже засмеялся:
- Всё-таки не лысый. Ну, слава Богу! А то мне казалось, будет...
Ещё пригляделся:
- Хотя седоват. Н-да, не очень, я думал, что почернее всё же... Слушай, - оборвал я сам себя на полуслове. - только не надо мне ничего... короче, я не хочу ничего знать, понял?
- Да я и не собираюсь ничего говорить. - сказал я, подошёл поближе и развернул к окну. - Интересно, да?
- Ничего особенного.
- А что ж ты орёшь тогда тут на всю улицу, как дурная белуха, раз ничего особенного?
Я опустил глаза.
- Ты знаешь. - тихо сказал.
- Знаю. - ответил я. - А ещё знаю, что здесь ты не найдешь ничего. Ты ведь тоже это знаешь, верно?
Я молчал.
- Знаешь... Здесь можно только сойти с ума. Здесь нет ничего. А сколько ты напридумывал? А сколько отсебятины нагородил? А чего ж одно только хорошее? Плохого что, не было вовсе? Себе ты можешь врать сколько угодно, но меня-то ты не обманешь? Плохого уж не больше ли было, друг ты мой? А сколько патетики - Боже! - сколько щенячьих визгов и восторгов! А они ведь, по-хорошему, свинячьими должны быть, ну разве нет? - толкнул в бок.
-Было, было, было, да! - разозлился я. - Было! Что ты хочешь? Ты хочешь отобрать у меня последнее? Что ж мне теперь, за тьмою и света разглядеть нельзя? А не дурак ли ты батенька? На кой ты сюда пришёл? Я тебя не звал, я здесь не для того, чтобы о плохом, а для того, чтобы, чтобы... - я осёкся, не зная, что говорить далее.
-... чтобы утопить себя в себе же! - сказал я. - Ну, не бойся, договаривай, ты здесь, чтобы захлебнуться самим собой, да не просто так, а чтоб ещё и посмотреть на себя со стороны. Помнишь? - "Эта истина очень проста", помнишь? - "И она, точно смерть, непреложна", ну, что поник-то, как там? - "Можно в те же вернуться места"...
- ..."но вернуться назад невозможно..." - докончил я.
Мы стояли, смотрели в окно на довольного катящего, и я чувствовал, как тепло вечернего солнца садится мне на плечи.
- И что же теперь?
- Оставь его. Его место тут. Но не твоё. Он навсегда останется здесь, за этим столом, будет смотреть на улицу, а потом пойдёт жечь покрышки и веселиться, да ты и сам всё знаешь. Не надо рвать себя, запомни его таким, запомни все эти деревья, все эти дома, всех этих людей, возьми с собой закаты и рассветы, поля и ночное небо, запомни. Их больше нет. Возьми с собой свой город, возьми и помни его таким. Его больше нет. Но даже не пытайся никогда снова вернуться сюда, даже не пытайся посмотреть назад - ты обратишься в соляной столб. Глянь!
Мы повернулись назад, лицом к летнему удивительному вечернему небу, где вскоре должен будет разлиться бордовым или красным или свекольным или ещё более цветастым оттенком закат. Мы повернулись к горизонту.
- Нам - туда! Ты однажды встретишь там катящего и меня, и всех своих друзей и бабушку и все дома и деревья и поля и небо и весь свой город, встретишь их такими, какими они есть сейчас, вот здесь, какими ты их запомнил и полюбил, и это не будет больно. Но ты встретишь ещё и много, много больше того, и кругом будет так глубоко и так широко и так просторно, что можно будет бегать и плескаться этим всем на себя и на других, и капля, одна крохотная капелька из этих брызг упадёт тебе на ресницу - это он и есть, твой город.
Я посмотрел на горизонт и меня всего сжало. А потом отпустило, и внутри разошлась какая-то плюшевая мягкость. Город, небо, поле, я. Город, небо, поле, я. Город, небо, поле, я. "Город, небо, поле, я" - поймал себя на том, что еле заметно шевелю губами. Я не стал окидывать взглядом того, что меня окружало. Не стал всматриваться в бороздчатую кору тополей и рябь чёрно-белых берёз напротив, и рассматривать белый грибок на кирпичах соседнего дома я тоже не стал, и много чего ещё делать не решился, посчитав, что... просто сказал:
- Пойдём быстрее, пока я не передумал.
- Ты кое-что забыл.
Я удивлённо посмотрел, но очень быстро поняв, о чём речь, улыбнулся, развернулся к окну, и, глядя тебе в глаза, сказал:
- Автобус ЛАЗ я люблю потому, что ни разу не ездил на нём в мой город, а очень сильно хотел, но попадался всегда "Икарус".