Политический класс был разделен из-за конфликта интересов и семейного соперничества, поэтому отстаивать безопасность Рима отправился на север, в лагерь Аттилы в Ломбардии, епископ Рима Лев. Там он и его свита из клириков предстали перед человеком, которому нравилось его прозвище Бич Божий и который обеспечивал собственной жестокостью репутацию всей своей армии. Через три года после их переговоров Проспер Аквитанский напишет примечательные вещи: что Аттила был «так впечатлен первосвященником [Львом], что приказал своей армии сдаться… и ушел за Дунай», в свои родные края [39]. В более позднем анонимном тексте приведены слова, якобы сказанные тогда Львом на берегу реки Минчо. Доблестный, но практичный епископ Рима выступил от имени «сената и народа Рима, прежних завоевателей мира, ныне повергнутых» [40]. Аттила, этот необузданный дикарь, похоже, был введен в заблуждение, он «взирал на пышное одеяние и на лицо [Льва] молча, как бы в глубокой задумчивости» [41]. По всем свидетельствам, Лев производил сильное впечатление. Однако далее в том же источнике сказано, что на Аттилу могла повлиять некая сила, превосходившая возможности самого Льва. Выслушав его, Аттила якобы воздел глаза к небесам и увидел там сияющие образы Петра и Павла в митрах и в епископских мантиях, с простертыми над головой Льва тяжелыми мечами. Юпитер и Марс были отвергнуты, но теперь Рим находился под защитой могущественных христианских святых. Осененный авторитетом Петра, Лев утвердил себя в роли заступника Рима.
Разумеется, Лев мог убедить Аттилу повернуть назад при помощи практических доводов. По мнению ученых, даже если Рим не мог разгромить армию гуннов, голод и болезни заставили бы ее уйти, еще не дойдя до ворот города. Это объяснение представляется правдоподобным. В таком же прагматическом духе Лев вел переговоры с вандалом Гейзерихом. Но даже если Проспер Аквитанский допустил преувеличения, расписывая героизм епископа, его рассказ свидетельствует о важной реальности – растущей значимости главы Римской церкви. Константин оказывал поддержку этой фигуре, но теперь предводитель Римской церкви приобрел собственное влияние, перестав служить подкладкой для расползающейся императорской власти. Ранг и авторитет епископа Рима подкреплялись и обеспечивались святостью самих Петра и Павла, эти величайшие святые христианской Церкви уже признавались покровителями и защитниками Рима. И это не было случайностью. Лев увидел и применил на практике ни с чем не сравнимую силу первоапостольства. По его требованию он стал первым папой, похороненным в базилике Святого Петра [42]. Силой своего мирового авторитета, укорененного в городе Риме и питаемого кровью мучеников, епископ Рима сумел превозмочь политическую травму своего века.
Становясь все более независимым лидером Рима, епископ города приобретал высший авторитет во всемирной христианской церкви. До IV–V веков у каждого крупного христианского города – Рима, Александрии, Антиохии – был свой церковный глава с примерно одинаковыми полномочиями. То были архиепископы и патриархи, пастыри душ от Египта до Апеннинского полуострова [43]. По мере роста Церкви назначались епископы во все более мелких географических районах. Однако в то время епископы крупнейших христианских центров являлись религиозными авторитетами своих городов и защитниками и голосами тех земель, где служили. Более того, главы Церкви в Риме, Александрии и Антиохии совместно указывали направление всему христианскому миру [44]. В те годы, в период становления христианской Церкви как церковного института, споры о правильной вере и богослужении приобретали, бывало, высочайший накал. Искры могли разлетаться и в тех случаях, когда кто-то из епископов пробовал перекричать коллег. Это было особенно прискорбно, если традиционному триумвирату (Рим, Александрия, Антиохия) бросали вызов новые епископы. Когда Константин перенес свою столицу на восток, в Константинополь, архиепископ этого нового центра власти попытался встать на один уровень со старшими, более почтенными коллегами. Константинополь пожелал превзойти Александрию и сделаться главным авторитетом на Ближнем и Среднем Востоке [45]. Но даже самые бурные споры и разногласия были в конечном счете лишь болезнью роста. Епископ Рима только усиливался от потрясений, грозивших городу и империи, и такие из них, как Лев, пользовались столкновениями церковных предводителей для утверждения первенства Рима во всемирной Церкви Христовой.
Лев I был далеко не единственным епископом Рима, старавшимся распространить свою власть за пределы римского епископства. Его предшественник Сикст III (432–440 гг.) говорил церковным иерархам балканской области Иллирия, что им следует считать его повеления перекрывающими повеления патриархов Востока [46]. Используя как аргумент поддержку со стороны давно к тому времени почившего Валентиниана III, преемник Льва Гиларий (461–468 гг.) заявлял о главенстве Рима. Но из всех епископов того периода именно Лев больше всего потрудился ради роли папы во всемирной Христианской Церкви.