Подопечная Виктория Калянто жила в однокомнатной квартире (городская мэрия молодой мамаше купила, когда появился малыш), за несколько кварталов от больницы. Виктория сильно пила, в нетрезвом состоянии зачала ребенка, пила во время беременности, да и теперь не обходится без рюмки. Она училась в педучилище, но со второго курса ее отчислили за пьянку. Болталась неприкаянной по городу, ночевала в притонах, мужских общагах, а когда появились в городе турецкие строители, стала пить и ночевать в их общежитии. Её пристроили уборщицей в столовой. Мужчины ее поили, и спали с ней по очереди. Так что конкретно от кого зачат ребенок, Виктория не знает. Говорит, что это коллективный чукотурк.
Но, ни смотря, ни на что мальчик рос здоровеньким, ладным, смышленым.
Анна Павловна перешла центральную улицу, преображенную этими же турецкими строителями, свернула на другую, ведущую к окраинной улице. Это и окраиной нельзя назвать, всего два квартала от центральной улицы. Просто далее шли гаражи и промышленные застройки — пивзавод, хлебокомбинат и многое другое.
Когда Анна Павловна поднялась на нужный этаж и подошла к нужной двери, та была слегка приоткрыта и из квартиры доносился плач ребенка.
Не постучавшись, вошла в квартиру.
— Заткнись, турецкий выблядок!
Услышала Анна Павловна раздраженный, хриплы голос, уже нетрезвой Виктории.
Она прошла в комнату. Разбросаны вещи, неубрана постель, накурено. На столе пустые бутылки из-под водки и пива.
— Ты чего это материшься! — сердитым тоном спросила Анна Павловна.
— Это вы Анна Павловна! — залебезила молодая мамаша. Она полулежала в кресле с сигаретой в зубах. Вскочила, выбросила недокуренную сигарету в открытую форточку, стала убирать разбросанные вещи.
— Да вы садитесь на стул. Я просто попугать его. Он же ползает, кругом, всё хватает, неугомонный, как все турки.
Виктория и боялась и уважала Анну Павловну. Когда ее хотели лишить материнства, именно она попросила повременить, дать ей исправительный срок. Потом из Канчалана, когда Виктория получила квартиру, переехала жить ее старшая сестра. Степенная, непьющая, хорошая девушка. Анна Павловна и ей помогла устроиться работать в больнице.
— Где сестра?
— Пошла за хлебом в магазин.
— С чего это ты выпила?
— Так, у знакомого вчера был день рождения, а сегодня он пришел с бутылкой к нам похмелиться.
— Ты пословицу знаешь?
— Это про свинью что ли?
— Вот именно.
Анна Павловна сняла куртку, положила ее на стул, подошла ближе к малышу, который с игрушками ковырялся в уголке. Протянула к нему руки. Малыш заулыбался, потянулся к женщине.
— Иди ко мне, иди. Вот он какой хорошенький! — беря мальчика на руки ласково говорила Анна Павловна. И уже у матери спросила: — Ни кашляет, ни сопливит?
— Да чё с ним будет! Турок одним словом.
Молодая мамаша была в затасканных, с серыми пятнами грязи джинсах, давно не стиранной темной майке, непричесанная. Чёрный короткий волос лоснился и видно, что она давно не мыла голову.
— Ты когда за собой следить начнешь? — напустилась на девушку Анна Павловна. — Симпатичная, и как дура неряшливая.
— Я только с работы. Сегодня, одним словом, три гектара полов вымыла. Эти турки наследили кругом вот и мыла. Домой пришла, а тут горячей воды нет. Этот долбанный пятый этаж — вода не доходит. Ночью, одним словом, только можно купаться.
— Когда его купали?
— Да почти каждый день купаем. Сестра, одним словом, за этим строго следит.
Мальчик, сидя на руках угыкал, улыбался, пытался дотянуться до сережек Анны Павловны, которые поблескивали в мочках ее ушей, ерзал, подпрыгивал.
— Вот живчик, вот неугомонный, — восхищенно говорила женщина. — Буйствует в нём южная кровь.
— Наша северная кровь тоже не халам-балям, если шары зальем! — с усмешкой произнесла Виктория. — Верно Олежек?
Она подскочила к сыну, пытаясь поцеловать. Разящий запах пота и перегара, привел Анну Павловну в ужас.