– В этом году свое участие в карнавале, – сказал он, – я посвящу второй годовщине той ночи, когда театр «Ла Фениче» превратился в обгорелую скорлупу. Он может остаться таким навсегда. Кто знает?
К нам ненадолго присоединился Джанпьетро Дзуккетта, бородатый эксперт по мостам, каналам, наводнениям, канализации и пожарам. Дзуккетта пришел вместе с женой. Оба были в масках и костюмах восемнадцатого века; с ними была молодая светловолосая женщина, переодетая куртизанкой. После небольшой выпивки мы погрузились в гондолу Дзуккетты, копию судна Казановы, которую Дзуккетта пришвартовал к столбу в канале напротив дома де Луиджи. Художник взял с собой маленький рюкзак; его он спрятал в felze – с глаз долой.
– Этим я воспользуюсь позже, – сказал он, и на лице его появилось выражение озорного предвосхищения. – Скоро вы увидите scherzo, шутку.
Он обернулся ко мне.
– Вас когда-нибудь арестовывали карабинеры?
– Пока это удовольствие было мне недоступно, – ответил я.
– Тогда эта ночь станет для вас незабываемой!
– Почему? – спросил я.
– Потому что я хочу нарушить закон, и моих спутников могут посчитать соучастниками.
Де Луиджи получал явное наслаждение, видя мою растерянность, и я не стал спрашивать, в чем будет заключаться его scherzo.
– Арест благотворен для души, – сказал он. – Меня арестовывали за совершение «непристойных действий в общественных местах». Это случилось, когда я пригласил порнозвезду Чиччолину на открытие конной статуи на Сан-Марко, а она пришла топлес. На суде я был объявлен аморальной личностью, недостойной уважения! – Де Луиджи скромно улыбнулся, вспомнив об этом. – Но для художника хорошая репутация и плохая репутация суть одно и то же. Художник хочет быть узнаваемым, хочет привлекать внимание. Я стал знаменитостью в Чикаго, – продолжил он. – Полиция изъяла мои картины с обнаженной натурой из галереи на том основании, что там были изображены «торчащие соски». Конечно, после этого я стал весьма популярным в Чикаго. – Де Луиджи снова рассмеялся. – Перспектива ареста беспокоит вас?
– Нет, если меня арестуют по достойному поводу.
– Поводом станет «Ла Фениче».
– Это подойдет, – сказал я.
Дзуккетта, стоявший с веслом на носу, и профессиональный гондольер на корме, вывели гондолу в Гранд-канал, где повернули направо и направились к площади Сан-Марко. Де Луиджи смеялся и шутил, но я заметил, что он при этом постоянно озирался; взгляд его перескакивал с лодки на лодку; он выискивал полицейские катера. Мы приблизились к музею Пегги Гуггенхайм.
– После войны, – сказал де Луиджи, – Пегги Гуггенхайм имела обыкновение закатывать грандиозные вечера. После их окончания из дома выходили слуги и угощали нас мороженым и сигаретами. Всякий раз, когда она устраивала вечер, мы с друзьями становились на мосту Академии и наблюдали за танцами на террасе. Однажды ближе к ночи Пегги решила инсценировать гибель «Титаника» – в этой катастрофе погиб ее отец. Она совершенно голая спустилась с террасы в воду. С собой она взяла оркестр. Музыкантам она щедро заплатила. Гондольерам пришлось ее спасать.
– Источник таких сумасшедших в Америке иссяк. Но те американцы были очень забавны. Им было дано чувство театральности. Сегодня американцы уже не так забавны. Va bene [45]. Теперь нам приходится развлекаться самим.
В какой-то момент мы оказались перед огороженной платформой, на которой стояли бетономешалки и другое оборудование. Мы подплыли к изображению «Ла Фениче», нарисованному на фанерном ограждении. Де Луиджи вышел из-под felze и выпрямился. В руках он держал банку с красной краской и кисть. Выпрямившись, он окинул взглядом Гранд-канал.
– Никто не видит полицейский катер?
– Пока нет, – ответил Дзуккетта. Он и гондольер на корме работали веслами, чтобы удержать гондолу на месте рядом с ограждением.
Де Луиджи обмакнул кисть в краску. Затем, подняв руку, он обратился ко мне.
– Вы так много знаете о пожаре, – сказал он. – Где сначала увидели пламя?
– На фасаде, в верхнем левом окне, – ответил я.
Широкими мазками де Луиджи изобразил большие языки сверкающего пламени, вырывающиеся из левого верхнего окна. Потом он нарисовал такие же языки в среднем, а затем и в правом окне.
Подошедшее сзади водное такси развернулось и встало рядом с нами, чтобы пассажирам было лучше видно.
– Bravo! Fantastico! – кричали пассажиры. Де Луиджи повернулся к ним и поклонился. Волны от такси накатились на борт нашей гондолы, и она закачалась. Краска выплеснулась из банки, но де Луиджи смог сохранить равновесие, и краска вылилась в воду. После этого он снова принялся за работу. Он нарисовал огонь в окнах первого этажа, во входной двери и так продолжал, пока весь театр не оказался охваченным пламенем. Этот огонь полностью повторял рисунок на смокинге художника. Горящий смокинг де Луиджи и пылающее изображение театра стали единым произведением. Де Луиджи был факелом, зажегшим нарисованное здание «Ла Фениче».