Однако, несмотря на доверенность графини Чиконья, Ловетт смог обеспечить себе всего двенадцать голосов. Гатри получил семнадцать, включая доверенности человека, готового к отставке, двух новоиспеченных членов совета и трех отсутствующих, которые в это время мирно спали в Нью-Йорке и чьи доверенности Вассерман счел действительными. Гатри выиграл перевыборы, а проигравшие выместили обиду на Вассермане. Они говорили, что голосование было извращено и что все это дело было просто грубым и насильственным захватом власти. Алексис Грегори допустил выпады против Вассермана, употребив такие слова, как «подлец» и «бандит».
– Если вы еще раз это скажете, я дам вам в морду, – огрызнулся Вассерман.
Терри Стенфилл, переизбранная в совет вопреки возражениям Ловетта, покинула помещение в слезах, говоря, что не сможет работать с людьми, так грубо разговаривающими в ее присутствии.
В этот момент Алексис Грегори вскочил на ноги и заявил: «Мы все уходим!» Он тотчас подал прошение об отставке – своей и восьми других директоров, удивив всех в зале, включая и тех директоров, об отставке которых он только что заявил. Эти директора были, похоже, просто ошарашены столь внезапной развязкой. Они нерешительно встали и робко вышли из зала. Все они сели в лодку и отправились в «Чип», новый ресторан в отеле «Чиприани», чтобы собраться с мыслями, спланировать дальнейшую стратегию и насладиться долгим, четырехчасовым, четырехзвездным обедом в зале с видом на площадь Сан-Марко, отражавшуюся в сверкающей в лучах полуденного солнца воде.
Все, что оставалось прессе, – это воспользоваться демонстративным уходом и получить максимум удовольствия. Заголовок в «Иль Газеттино» гласил: «”Спасти Венецию”: бегство аристократов». В изложении газеты дело выглядело так, будто ссора стала апофеозом битвы между венецианцами и американцами, хотя только четверо из девяти покинувших зал были венецианцами (один был французом, остальные американцами). «Это была трехчасовая встреча за одним столом людей с совершенно разными, диаметрально противоположными позициями, – писала газета, – американцы занимали одну, а венецианские аристократы – другую. Руководство фонда «Спасти Венецию» было обвинено в том, что занимается больше вечеринками, а не реставрацией произведений искусства. Уход небольшой группы именитых венецианцев расколол организацию, как яблоко».
По мнению «Иль Газеттино», диссиденты обвинили руководство в «использовании города, как средства приобретения престижа и как сцены, на которой можно покрасоваться. «Фонд “Спасти Венецию”, – утверждали журналисты, – стал клубом, ограниченным “сливками общества”».
«Боже мой! Это как раз то, что я бы сказал о них самих! – сказал историк Роджер Ририк, один из оставшихся членов совета директоров, в интервью «Иль Газеттино». – Смотрите, именно те люди, которые ушли, именно они думают только о фешенебельных вечерах и ВИП-обедах. Истина заключается в том, что их мало интересует реставрация. Они ушли в надежде уничтожить фонд «Спасти Венецию», но лишь надули самих себя. «Спасти Венецию» будет работать и без них».
К тому моменту, когда было подано последнее прошение об отставке, в совете директоров фонда «Спасти Венецию» не осталось ни одного венецианца, его покинули пятнадцать человек. Говорили, что Ларри Ловетт занялся учреждением своей собственной благотворительной организации, и диссиденты предрекали, что двери венецианских дворцов закроются перед супругами Гатри и фондом «Спасти Венецию». Как писала по этому поводу «Нью-Йорк таймс», «доступ в дома титулованных итальянцев был обеспечен Лоуренсом Ловеттом, которому, в первую очередь, мы обязаны тем, что ворота Венеции оказались распахнуты перед американцами; это ценно в социальном плане. Но теперь эти ворота могут захлопнуться».
Если бы такое произошло, то фонд «Спасти Венецию» оказался бы в крайне неестественном и немыслимом положении – в положении организации, которую прославляли как самого щедрого иностранного благотворителя города, но одновременно чурались, считая парией.
Первые гости, прибывшие на званый вечер к Ларри Ловетту, ступили на террасу сразу после захода солнца, в те волшебные полчаса, когда мягкий исчезающий свет превращает небо и воду в розоватый жемчуг, а дворцы вдоль Гранд-канала будто парят в воздухе.