Стефани преподавал литературу в школе на материке, и его имя часто появлялось в «Иль Газеттино». Он писал обзорные статьи по литературе и искусству и нередко принимал участие в литературных чтениях и других культурных мероприятиях. Вероятно, наибольшую известность он приобрел одним своим высказыванием, которое здесь часто цитируют: «Если бы у Венеции не было моста, то Европа стала бы островом». Эта фраза превратилась в заголовок одной из книг его стихов.
Каждый год, во время карнавала, Стефани принимал участие в эротико-поэтических чтениях на Кампо-Сан-Маурицио. По собственному признанию поэта, двадцать процентов его стихов были эротическими. При этом они еще были необузданно гомосексуальными. В стихах Стефани часто упоминались мускулы, губы, красота и хорошенькие мальчики. Он говорил, что готов благоговейно преклонять колени перед их красотой. Он рассказывал о мальчике, который однажды в автобусе прижался к нему своими чреслами; вспоминал он и других, кого встречал поздней ночью на campo.
Его эротическая поэзия могла быть игривой и графически точной, но сам он очень серьезно относился к своей роли общепризнанного гея. «Говорить правду – это наивысшее из известных мне проявлений нонконформизма, – повторял он. – Лицемерие же является образующей основой и фундаментом общества. Я никогда не вел двойную жизнь. Я всегда открыто объявлял свой «крест и восторг», никогда не скрывал мое вожделение к мужчине, к сильным мышцам и юношескому телу, вожделение, доставлявшее мне массу страданий и столько же радости».
Честность Стефани помогла ему снискать уважение и благосклонность венецианцев. Он выказал свою добросовестность, говорил он, и преодолел предубеждение настолько, что матери, не задумываясь, доверяли ему не просто своих сыновей, но даже их образование.
Время от времени я встречал Стефани на улице и в винных барах неподалеку от моста Риальто. Это был тучный человек, на вид ему было около шестидесяти; передвигался он шаркающей походкой. Одевался поэт с налетом яркого своеобразия – кричаще-красные подтяжки, красные кроссовки, красный широкий галстук и свободные брюки, – однако одежда его была обычно мятой и в пятнах от пищи. Он неизменно нес два пластиковых пакета, набитых книгами и продуктами, – по одному пакету в каждой руке, что делало его похожим на бродягу. Каждые несколько шагов он с кем-нибудь сердечно здоровался, останавливаясь поговорить и заглядывая в магазины, чтобы обменяться парой слов с хозяином или рассказать свежий анекдот. Он любил целовать женщин в щечку, но несколько раз я замечал, что после этого они незаметно вытирали лица. «Он очень милый и любезный человек, – говорила Роуз Лоритцен, – добрый и щедрый. Но во мне всегда борются два противоположных желания, когда я вижу, что он направляется в мою сторону, поскольку он всегда целуется и всегда пускает слюни, когда это делает».
В винных барах Стефани постоянно лицом к лицу сталкивается со своим образом. Местный скульптор изготовил винные кувшины в виде пузатого мужчины в облике Вакха с виноградными гроздьями на голове, удивительно похожего на Стефани. Скульптор вылепил сотню копий и на публичной церемонии передал мэру Каччари «авторские права» на них. Эта презентация по времени совпала с выходом в свет новой книги стихов Стефани «Вино и Эрос».
К тому времени как в городе появились красные граффити Стефани, я уже понимал, что у этого человека природный дар к саморекламе. Его высказывание про одиночество было тонким и пронизанным сочувствием. К тому же это была строчка из самого известного его стихотворения. Через несколько дней в местной прессе появились фотографии граффити, сопровождаемые соответствующими по настроению комментариями и благосклонными словами о Стефани. Эта реклама ничего ему не стоила. Когда его спрашивали об этом, он утверждал, что граффити писал не он. «Это не я, – говорил он. – Должно быть, это мой поклонник. Конечно, я польщен, и мне хотелось бы познакомиться с тем, кто это написал».
Правдоподобная история, подумалось мне.
А потом, в воскресенье 4 марта 2001 года, приблизительно через месяц после появления первого граффити, Марио Стефани повесился у себя на кухне.
Текст граффити неожиданно приобрел новый смысл. Теперь это было не просто мудрое наблюдение сопереживающего другим поэта. Это был крик боли.
Новость о смерти Стефани в городе восприняли с недоверием. «Он же всегда улыбался, – чаще всего вспоминали люди. – Он был так популярен. У него было так много друзей».
Карла Феррара, музыкант, имела на этот счет иное мнение: «В Венеции трудно заметить одиночество. Оно скрыто, потому что, покидая дом, вы должны идти пешком. В Венеции все ходят пешком, поэтому, если вы встречаете на улице двадцать знакомых вам людей, то с каждым вы должны поздороваться. Но неважно, со сколькими людьми вы поздороваетесь; вы все равно можете внутренне чувствовать себя одиноким. Это проблема маленького города. Вы окружены людьми, которые здороваются и говорят с вами. В большом городе вы не говорите с таким множеством людей. Там одиночество более очевидно и бросается в глаза».