– Мы были знакомы с Марио, – сказал Никола, – потому что он, когда ему были нужны фрукты и овощи, заходил к нам, чтобы купить их и заодно навестить моих родителей, моего брата и меня. Рядом был также и его банк. Он был таким хорошим покупателем, что мы предложили ему скидку, но он никогда ею не пользовался. Он говорил: «Mamma mia, какая у вас тяжелая работа! Вам всем приходится так рано вставать. Я не хочу никакой скидки».
Эти теплые воспоминания о дружбе среди овощей и фруктов совершенно не совпадали с рассказом корейской журналистки о безразличии, граничившем с враждебностью. Но чья версия была верной? Франческа, как и Никола, вспоминала Марио почти как члена семьи.
– Марио приходил в больницу, когда я родила Анну, – сказала она. – Был он и на крещении. Мы пригласили его на первую годовщину Анны, и он сказал, что постарается прийти, но незадолго до дня рождения покончил с собой.
– Он когда-нибудь приходил к вам домой?
– Он звонил, когда бывал по соседству, – ответил Никола, – говорил, что у него подарок для Анны, какие-нибудь кастрюли и сковородки для нас. Если нас не было дома, он оставлял подарки на подоконнике, а потом закрывал ставни. Вот такой он был. Вернувшись домой, мы находили его подарки. На самом деле мы в конце концов решили покончить с этим. Я сказал: «Марио, не надо нас задаривать. Нам ничего не нужно».
Мы договорились, что я встречусь с Бернарди у них, а потом мы вместе пойдем в квартиру Марио. Франческа посадила Анну в коляску и дала ей плюшевого мишку.
– Анна, – сказала она, – кто подарил тебе этого мишку? Помнишь? Дядя… дядя… дядя – кто? Дядя Марио! Ты же помнишь дядю Марио.
Анна промолчала.
По дороге к дому Стефани Анну достали из коляски, и она своими ножками преодолела каждый из четырех мостов. Мы с Николой шли впереди.
– Позади уже целый год, – сказал я. – Как изменилась ваша жизнь с тех пор, как вы получили наследство?
– У нас теперь нет проблем с деньгами, – ответил Никола. – Если приходит счет за электричество, нас это не волнует. Теперь я могу включать кондиционер все лето, могу себе это позволить. Но работа у меня осталась прежней. Я все так же встаю в половине пятого утра, еду на лодке покупать фрукты и овощи, а потом везу их назад, в магазин. Единственная разница – я теперь не беру у родителей деньги на это.
– Вы работаете бесплатно?
– Никто не заставляет меня это делать. Я теперь вообще могу не работать, но чувствую моральную ответственность перед родителями и братом. Это правильно, что мы продолжаем работать все вместе.
Бернарди говорил легко и непринужденно, и эта непринужденность не казалась наигранной. Он был обаятелен в своей раскованности, а лицо его часто освещалось обезоруживающей улыбкой, которая в такой ситуации могла показаться странной. В конце концов, его обвиняли в тайной связи с Марио и в причастности к его смерти. И вот, пожалуйста, мы вместе с ним как ни в чем не бывало направляемся к месту предполагаемого преступления. У Николы были все основания волноваться, неважно, были эти обвинения ложными или нет. Но Бернарди был абсолютно безмятежен.
– Люди просят у вас деньги в долг?
– Нет, но теперь мы с Франческой можем поддержать кого-то. К тому же мы хотим как можно скорее отремонтировать квартиру Марио и переехать туда. Правда, к ремонту мы пока не приступили. Там все осталось так, как было при Марио, за исключением того, что все бумаги и книги забрали на сортировку.
– Вы или Франческа бывали в доме Марио до его смерти?
– Нет, мы даже не знали, где он жил. Впервые я побывал там с Кристиной и полицейскими. Дверь была закрыта и опечатана. Нас впустил туда полицейский. Внутри мы нашли подарок для Анны и немного денег, но в квартире был страшный беспорядок. Книги были везде, разные вещи оказались буквально нагромождены друг на друга или разбросаны. Это было удручающее зрелище.
– Вы читали стихи Марио?
– Я никогда не был усердным читателем. Когда учился в школе, то по дороге туда я, проходя мимо святого в стене на Калле-Бембо, каждый день бросал монетку в ящик для пожертвований, прося, чтобы мне не поставили плохую отметку. Но стихотворение об Анне я прочитал. Это очень серьезное стихотворение. Потом я записал некоторые телепрограммы Марио.
– Что вы думаете обо всех этих разговорах о самоубийстве Марио, о его завещании и вашей роли во всем этом?
– Это меня жутко злит. Говорили, будто это я заставил Марио написать завещание и что у меня была с ним связь. Меня все это дерьмо страшно задевало. Я хотел ответить, но все советовали мне этого не делать, потому что тогда весь этот срам снова появится в газетах.