– Но что может помешать кому-нибудь просто застрелить вас? – спросил я. – Или, скажем, взорвать ваш дом?
– Ничто. Это легко. Но гораздо труднее уйти. Потому что полиция может в течение считаных минут перекрыть все пути к отступлению. Очень легко перекрыть движение по мосту на материк и оповестить водителей водных такси. И конечно, будет чистым безумием попытаться самостоятельно ускользнуть на лодке. Лагуна на первый взгляд кажется стоячим прудом, но на самом деле она очень коварна. Надо все знать о подводных течениях, каналах, мелях, приливах и отливах, ограничениях скорости, а также разбираться в системе буев и сигнальных огней. В любом случае лодку сразу заметят – здесь все лодочники и владельцы судов знают друг друга.
Если же вас похитят, то похититель должен будет каким-то образом вытащить вас из дома на calle, а затем незаметно погрузить в лодку. Но это решительно невозможно, поскольку в любом месте Венеции на вас кто-то смотрит. Если похититель не опытный венецианский судоводитель, то ему придется нанять такового и сделать его своим сообщником, а это создаст массу сложностей, так что никто не станет утруждаться подобным. Как бы то ни было, число убийств в Венеции практически равно нулю, и именно поэтому богатые итальянцы в восьмидесятые годы, когда по всей стране бесчинствовали «Красные бригады», снимали квартиры здесь.
– Роуз просто начиталась всяких таинственных историй, – заметил Питер.
Как раз в этот момент мимо нас проходил граф Джироламо Марчелло, погруженный в разговор с каким-то человеком.
– Позор, – говорил он со странной улыбкой, – катастрофа! Но на самом деле все обернулось не так уж плохо. До пожара в «Ла Фениче» мой телевизор плохо ловил сигнал. Теперь он без проблем принимает все каналы.
Марчелло между тем сумел добиться разрешения на захоронение на кладбище Сан-Микеле своего друга, русского поэта Иосифа Бродского, и это тоже его радовало.
В течение получаса толпа гостей начала подтягиваться к лестнице, ведущей на второй piano nobile, где официанты в белых френчах выстроились вдоль двух фуршетных столов, уставленных яствами: тарелками с тонко нарезанным прошутто, печеными цукини и блюдами с венецианскими деликатесами – телячьей печенью с луком, кальмаром с полентой и взбитым сливочным мороженым.
Мы заняли свои места за столом на десять человек. Лоритцены сидели напротив меня. Мужчина и женщина, расположившиеся слева, говорили о «Ла Фениче». Мужчина сказал:
– Это единственный оперный театр в мире, где хранились оригиналы партитур всех поставленных в нем опер с подписью композиторов. Таких партитур сотни: «Травиата», «Риголетто», «Танкред». Сегодня подобные рукописные экземпляры стоят миллионы – если они вообще где-то еще существуют.
– Как ты думаешь, – спросила его женщина, – эти сокровища сгорели дотла?
– Никто ничего не говорил, поэтому я опасаюсь самого худшего.
Сидевший с другой стороны от меня мужчина с рыжевато-каштановыми волосами, уложенными в прическу, весьма похожую на парик, буквально источая непоколебимую уверенность в себе, представился как Массимо Донадон.
– Я шеф-повар, – сказал он, обращаясь ко мне и к женщине, сидевшей между нами. – Моя кухня известна во всем мире!
– В самом деле? – спросила женщина. – Вы специалист по какому-то кулинарному изыску?
– Да, – ответил он. – По крысиному яду.
Женщина резко отклонилась от него.
– Вы шутите.
– Нет, это истинная правда. Я делаю лучший в мире крысиный яд. Он называется «Бокаратон», то есть «крысиная морда» или «мышиная морда» – так называется город во Флориде. Никогда не понимал, как можно жить в городе с таким милым названием. Но для моего блюда это самое подходящее название – я продаю его по всему миру: в Дубае, Нью-Йорке, Париже, Токио, Бостоне, Южной Америке – короче, везде, где есть крысы. В моем распоряжении тридцать процентов всего мирового рынка крысиного яда.
– В чем же ваш секрет? – спросил я.
– Мои конкуренты неправильно подходят к изготовлению крысиного яда, – ответил он. – Они изучают крыс, а я – людей. – С этими словами синьор Донадон ткнул вилкой в сторону моей тарелки. – Крысы едят то же, что и люди.
Я покосился на лежавшую в тарелке печень по-венециански и вдруг увидел это блюдо в совершенно новом свете.
– Венецианские крысы с удовольствием будут есть то, что лежит в вашей тарелке, – продолжил он, – поскольку они привыкли к такой пище. Но немецких крыс она не заинтересует. Они предпочитают немецкую кухню – колбаски, венский шницель. Поэтому для Германии я делаю крысиный яд, на сорок пять процентов состоящий из свиного жира. В основе французского крысиного яда – сливочное масло. Для Америки я употребляю ваниль, гранолу, попкорн и немного маргарина, ведь американцы едят очень мало сливочного масла. Для Нью-Йорка я делаю крысиный яд на растительном масле и ароматических маслах с запахом апельсина – это напоминает крысам гамбургеры и апельсиновый сок. Для Бомбея добавляю карри, для Чили – рыбные продукты.