Далее она сказала мне, что договорилась о написании портрета Ольги именно в этой комнате, «одним выдающимся лондонским художником, который приедет очень скоро». Она принялась перетаскивать на четвертый этаж разнообразные вещи: книги, скульптуры, предметы, – и расставлять их как фон для портрета Ольги. Она посоветовала мне съехать, но не говорить об этом хозяйке, потому что та непременно попросит меня остаться.
Когда миссис Райлендс ушла, я спустился вниз и сказал Ольге, что уезжаю, поскольку миссис Райлендс не хочет, чтобы я находился в доме. «Вы этого не сделаете! – закричала Ольга. – Это мой дом, и это я пригласила вас сюда! Как смеет Джейн Райлендс что-то вам приказывать! Кроме того, я не хочу никакого моего портрета!» Она настояла, чтобы я остался, закончил настенные росписи и в любом случае находился здесь, «пока какой-то незнакомец будет писать портрет».
Потом раздался звонок в дверь. Это приехал портретист, сэр Лоуренс Гоуинг. Он так сильно заикался, что Ольга не понимала ни слова, и это страшно ее расстраивало. Я помог Гоуингу перетащить наверх его вещи, и, увидев приготовления миссис Райлендс, он сказал: «Я сам выбираю композицию портретов! Реально! Эта Джейн Райлендс – всего лишь менеджер!» После этого я покинул дом.
Когда ранним вечером я вернулся, Гоуинг уже ушел. Он значительно продвинулся в работе над портретом, но поместил Ольгу в другой угол комнаты и полностью проигнорировал инструкции Джейн. Ольга была окружена на портрете не предметами, подобранными Джейн, а моими пожитками, включая чемодан и паспорт. Часть моей росписи тоже стала фрагментом портрета – она обрамляла голову Ольги.
В тот вечер Ольга организовала мое присутствие на одном званом вечере, но я не мог добраться до своей одежды, не нарушив расстановку предметов, сделанную Гоуингом, и Ольга одолжила мне черный бархатный пиджак Паунда. Я как раз собирался уходить, когда пришла миссис Райлендс, чтобы посмотреть, как продвигается работа над портретом. Увидев, что происходит, она буквально вышла из себя. «Я же сказала ему, где следует рисовать Ольгу, и она должна быть изображена именно там!» Она обернулась и обратилась ко мне, как к союзнику, а не как к нежелательной персоне, продолжив: «Когда Гоуинг вернется, скажите ему, что, если он хочет сохранить заказ, то пусть не своевольничает, а рисует Ольгу в указанном мной месте в окружении выбранных мной предметов». Она говорила так, потому что именно она сделала заказ и собиралась сама его оплатить.
Гоуинг оставил выбранное им место, но удовлетворил миссис Райлендс, согласившись включить в композицию гипсовые слепки лиц Эзры и Ольги на переднем плане. При этом Гоуинг, однако, пожаловался, что теперь ему придется написать три портрета по цене одного. Нельзя сказать, что он и миссис Райлендс расстались друзьями.
Когда портрет был готов, миссис Райлендс устроила торжественный обед в «Гритти», где портрет был представлен зрителям. Ольга никогда не выражала своего отношения к портрету, но каждый раз, глядя на него, разражалась смехом.
Как раз в это время – в середине восьмидесятых – у Ольги начались провалы в памяти. Ей тогда только перевалило за девяносто, и она начала терять нить разговора, не могла найти вещи и забывала о назначенных встречах.
Джеймс Вильгельм, профессор английского языка в Ратгерском университете и автор книг «Американские корни Эзры Паунда» и «Данте и Паунд», разговаривал с Ольгой на праздновании столетия Паунда в Университете штата Мэн в 1985 году. Уже тогда он отметил признаки забывчивости. На следующий год, во время своего приезда в Венецию, он навестил Ольгу в «Тайном гнезде» и пригласил ее на обед.
– Перед выходом, – рассказывал мне Вильгельм, – мы с Ольгой сидели в гостиной и беседовали. Она сказала мне, что на четвертом этаже живут ее гости, молодой поэт и его подруга, и что сейчас они спят, и поэтому, к сожалению, она не сможет показать мне четвертый этаж, где обычно работал Паунд. Мы продолжали разговор, когда я услышал наверху какой-то шум и сказал Ольге: «Я слышу наверху шаги. Должно быть, эти люди проснулись».
Ольга вдруг прищурилась и наклонилась ко мне: «Кто эти люди там наверху?»
Я сказал: «Ольга, я не знаю, но вы же сами сказали, что это молодой поэт и его подруга».