Мэри вдруг поняла, что в ее голосе проскользнули нотки обиды, и она быстро сменила тему – так человек отдергивает руку от раскаленной сковородки.
– Но на самом деле там не было никакого мошенничества. Моя мать просто поменяла свое мнение. Филипп и Джейн имели вполне добрые намерения.
– При всей пользе, которую они вам принесли, – сказал я, – вам не показалось, что в какой-то момент Джейн и Филипп зашли слишком далеко?
– Когда все закончилось, мать сказала мне: «О, эти люди! Теперь я понимаю, зачем меня приглашали на обеды».
На этот раз Мэри не стала смягчать негативный тон.
– Наступил ли какой-то определенный момент, когда вы почувствовали, что что-то неладно в этом деле?
Мэри на мгновение задумалась.
– Пожалуй, да. Джейн Райлендс стала направлять ход событий, контролировать их. Меня заставили задуматься многие мелочи. Напечатанная брошюра. Прочитанная лекция. Небрежное обращение с материалами, защищенными авторским правом.
– Кульминацией, – сказал я, – стало отчуждение дома, а также продажа архива без вашего ведома.
– Да, да. Для нас дом был семейным святилищем.
– Вы не будете возражать, если я приеду в Брунненбург, чтобы не более часа с вами побеседовать?
– Скажите мне, – спросила Мэри, – почему вся эта история так вас заинтересовала?
– Если честно, – ответил я, – то могу сказать, что меня до глубины души поразило сходство между тем, что произошло, и сюжетом «Писем Асперна». Вам знаком этот роман?
– Мы сорок лет прожили с «Письмами Асперна», – ответила Мэри.
Прежде чем ехать в Брунненбург, я прочитал вышедшую в 1971 году автобиографию Мэри де Рахевильц, озаглавленную «Осмотрительность», – то была аллюзия на раннюю автобиографию ее отца, озаглавленную «Безоглядность». Помимо того, что это удивительно трогательная история, книга познакомила меня с двумя новыми элементами саги о фонде Эзры Паунда: с напряженными отношениями между Мэри и ее матерью и с навязчивым обожанием отца с ее стороны.
Первые десять лет жизни Мэри прошли в приемной семье на ферме в Южном Тироле, всего в нескольких милях от австрийской границы; она доила коров, чистила навоз и говорила на тирольском диалекте немецкого. Она усвоила привычки своего приемного отца – плевала на большую дистанцию и сморкалась в землю.
Ольга пришла в ужас, обнаружив, что ее дочь растет крестьянкой с грязными ногтями, первобытными застольными манерами и без привычки регулярно чистить зубы. Мэри изо всех сил сопротивлялась попыткам Ольги превратить ее в изысканную юную леди с хорошими манерами. Она чувствовала себя куклой в модных коротких платьях, которые Ольга заставляла ее носить. Подаренная матерью скрипка навевала на Мэри смертельную скуку, и она разбила инструмент об угол курятника – в своих воспоминаниях она написала, что с куда большим удовольствием научилась бы играть на цитре или губной гармошке. Мэри была в ужасе от требования Ольги выучить итальянский и говорить на нем во время пребывания в Венеции. «Ее суровое отношение отталкивало меня сильнее, чем языковой барьер», – писала Мэри. Случались моменты, когда Ольга была «поистине величественной и прекрасной, как королева, в своем отношении ко мне – нежном и мягком; в такие минуты она улыбалась [отцу] как фея». Когда же Ольга играла на скрипке, «я не видела на ее лице ни малейшей тени возмущения или обиды… и начинала замечать проблески ее величественной красоты, и страх сменялся своего рода благоговением». Но как только музыка умолкала, Ольга снова становилась отчужденной, непроницаемой, властной.
К восемнадцати годам Мэри узнала, что, во‐первых, она незаконнорожденная дочь, а во‐вторых, что ее мать хотела сына. В этот момент, писала Мэри, она почувствовала, что ей никогда не удастся снискать любовь матери.
Ольга была до глубины души оскорблена «Осмотрительностью» и несколько лет не разговаривала с Мэри. У Ольги был экземпляр книги, и Кристофер Кули заметил, что она была вся испещрена пометками. «Всякий раз, когда в разговоре всплывал какой-нибудь эпизод книги, – вспоминал он, – она сердито хватала автобиографию дочери с полки и начинала судорожно ее листать. “Вот это я сделала правильно, – приговаривала она, – и это я тоже сделала правильно”. Затем она захлопывала книгу и со стуком ставила ее на полку».
Отношения со временем смягчились, но обеих женщин по-прежнему разделяла географическая и эмоциональная дистанция. Эпизод с Райлендс – что бы еще он ни доказал – дал Мэри понять: заботу о матери она почти полностью уступила Филиппу и Джейн.