Любовь Мэри к отцу являла собой резкий контраст ее чувствам в отношении матери. «Образ моего [отца] всегда был у меня перед глазами, как солнце, сиявшее в конце светлого пути», – писала она. Когда Паунд брал ее в Верону и показывал достопримечательности, его образ затмевал памятники на заднем плане. Мэри вспоминала, как он отбивал чечетку по пути домой после просмотра фильма с Джинджер Роджерс и Фредом Астером. Она также вспоминала, как, сидя в своей комнате на четвертом этаже «Тайного гнезда», прислушивалась к звукам, свидетельствовавшим о возвращении отца, – сначала слышался стук черной трости, когда отец сворачивал на Калле-Кверини, а затем, когда он подходил к дому 252, раздавалось протяжное громкое «мяу», на что Ольга в тон тоже отвечала «мяу» из своей комнаты на третьем этаже, после чего Мэри стремглав преодолевала два лестничных пролета, чтобы встретить отца у дверей.
Когда ей сравнялось пятнадцать, ее отец – человек, дававший литературные советы Йейтсу и Элиоту, – написал ей письмо, в котором учил ее писать:
Ciao Cara! [38]
Учиться писать надо так же, как учатся играть в теннис. Нельзя все время играть, надо отрабатывать удары. Подумай: есть ли разница, если ездишь играть в теннис в Лидо? Я имею в виду: есть ли разница между игрой в Лидо и игрой в Сиене? Напиши об этом. Не для того, чтобы написать рассказ, а чтобы прояснить разницу.
Этот процесс очень долог. Когда начинаешь писать, трудно заполнить текстом одну-единственную страницу. Становясь старше, замечаешь, что можешь написать много. Подумай: дом в Венеции не похож ни на один другой дом. Венеция не похожа ни на один другой город. Предположим, что надо объяснить Кит-Кэту или даже какому-нибудь американцу, как найти нужный дом в Венеции. Как рассказать, как мы с тобой идем из дома в Лидо? Представь, что тот американец сходит с поезда – и как ему теперь найти номер 252 по Калле-К.?
Опиши нас или опиши Луиджино, прибывающего по ferrovia [39], сможешь? Есть ли у него деньги, есть ли они у нас, как мы едем?
Романист может слепить целую главу, описывая путь своего героя от вокзала до подъезда дома. Хорошее письмо делает возможным и даже достоверным то, что Кит-Кэт, прочитав эту главу, сможет сам дойти от вокзала до дома.
Ciao [40].
Хорошенько подумай обо всем этом, прежде чем пытаться писать.
Когда Мэри было лет пятнадцать, отец попросил ее в качестве упражнения перевести «Песни» на итальянский язык. Так началось ее пожизненное изучение отцовского произведения. «“Песни” постепенно стали книгой, без которой я просто не могла обойтись, – писала она. – Эта книга стала моей “Библией”, как часто подтрунивали надо мной друзья». В шестидесятые годы, когда Йельский университет купил значительную часть бумаг Паунда, были созданы архивы Эзры Паунда, куратором которых назначили Мэри. Один раз в год в течение двадцати пяти лет она проводила в Йеле месяц, приводя в порядок документы и письма отца.
Преображение Мэри из говорящей на диалекте деревенской девочки в красивую, воспитанную, образованную взрослую женщину-полиглота завершилось к двадцати годам. Но она навсегда сохранила любовь к горам и фермам своего детства, и дом в Южном Тироле стал на самом деле возвращением к корням приемной семьи.
Дорога из Венеции до замка Брунненбург заняла у меня три часа. Сначала я доехал на поезде до Мерано, а затем на фуникулере поднялся до деревушки Тироло. Последние четверть мили до замка Брунненбург я прошел пешком по «Ezra Pound Weg» [41]. Своими башнями и зубчатой стеной замок напоминал сцену из «Сказок братьев Гримм». Замок прижимался к крутому склону холма, перерезанного террасами виноградников. Замок господствовал над живописной долиной и отдаленными горами. Мэри жила в одной из двух башен. Вальтер и его жена Бригитта с двумя детьми обитали в другой башне. Входя в ворота, я заметил во дворе группу американских студентов, участников одного из месячных семинаров, в ходе которых Мэри читала лекции о творчестве Эзры Паунда, а Вальтер вел курс о средневековых святых и героях.
Я поднялся по ступеням внешней лестницы и прошел мимо копии бюста Паунда работы Годье-Бжески, установленной в маленьком саду. Еще несколько ступенек, и я лицом к лицу столкнулся с Мэри де Рахевильц. Высокая женщина приветливо улыбалась. Светлые волосы были откинуты назад, что подчеркивало высокие скулы. Весь ее облик дышал спокойной гордостью: в конце концов, несмотря на все горести ее жизни, она была дочерью одного из величайших литераторов двадцатого века.
Мы уселись за большой стол на террасе, и к нам через несколько минут присоединился Вальтер, одетый в черную футболку и джинсы. Он сказал, что пришел с виноградника, где прикрывал лозы сетью от птиц. Вальтер принес с собой скоросшиватель, набитый бумагами, положил его на стол, раскрыл и принялся листать страницы. Я увидел письма, банковские извещения, юридические документы, но для меня они были перевернуты, а Вальтер листал их так быстро, что я не мог прочесть ни одной строчки.