Я должна была догадаться. Если генерал способен убить даже мать своего ребенка, значит, он способен на гораздо большее: "Как…"
"Все просто, Нара, меня укусил рюмен, и я не хотел умирать, и вот мое решение?" Он приподнял бровь, показавшись самодовольным, но потом улыбка заиграла на его губах: "Проверить, смогу ли я пережить укус перевертыша, даже если это будет означать, что я стану одним из них".
"И ты это сделал". Я не могу сохранить контроль над своим голосом. Приступы ярости сжимают мои пальцы. Я думала, что Дарий, другие лидеры, такие как эльфийский король, могут стоять за этим, а оказалось, что это те самые люди, которые, как мы думали, защищают нас.
"Получились интересные результаты. Два разных укуса, один результат". Он выглядит скучающим, и я понимаю, что это не может привести ни к чему хорошему. Я осторожно передвигаюсь, поднося руку к клинку, пристегнутому к моему бедру, как раз в тот момент, когда он безразлично смотрит на другие клетки: "Мы не бессмертны, у нас обостренное обоняние, слух… заживаем быстрее, чем обычно, но все равно получаем шрамы, умираем и разделяем все ужасные черты рюменов". Его карие глаза смотрят на меня, такие острые и звериные, что я замираю. От бездушия, отражающегося в его взгляде, у меня по жилам поползли мурашки.
"Что ты от этого получаешь?" спрашиваю я, — неужели это удовлетворение, неужели он настолько жесток и бредово настроен, что хочет этого? "От того, что обратил людей против их воли? Королева…"
"Ей нужна не просто человеческая армия, а большая армия". Его слова заставили меня ненадолго замолчать, и по злобной улыбке на его лице я поняла, что мое выражение, должно быть, он хотел бы видеть каждый день: "Итак, — продолжает он, — примерно в то время, когда я был укушен… Провидцы рассказали ей о великой битве в ближайшем будущем, которая вызовет разрушения, достаточные для уничтожения целого мира".
У меня в животе завязываются узлы. В прошлом уже были битвы внутри Эмбервелла, и еще одна, еще более масштабная, может поставить под угрозу весь Зератион.
"А для человека без власти", — заметил Эрион, бросив на меня суровый взгляд: "Она готова пойти на все".
Даже если это противоречит ее убеждениям…
Эрион продолжает говорить, подходит к камере Адриэля и стучит по решетке. Металл лязгает и звенит, кажется, целую вечность, пока он объясняет, что знают лидеры венаторов — те, кому доверяют настолько, чтобы не ослушаться его. Я думаю о королеве и о том, как ее ярость к Ауруму привела ее к тому, что происходит сейчас. Несмотря на него, она по-прежнему ненавидит перевертышей, драконов. Это уже не лицемерие, это страх, хотя она никогда в этом не признается.
Мысли лезут в голову одна за другой. И когда я прихожу к выводу, которого боялась, о котором избегала думать с той ночи в лесу, я поднимаю глаза, сузив брови. Мой взгляд не назовешь добрым, и я, стиснув зубы, отрезаю генералу: "Ты убил моего отца".
Он надувает грудь и вздыхает. В нем нет ни капли эмоций: "Возможно", — говорит он, не отрицая этого ни на секунду: "Но не я был тем, на чьих руках оказалась его кровь".
Мои брови сходятся, и я не ослабляю хватку на клинке, пока он щелкает языком и качает головой: "Натаниэля всегда все любили, он умел ловить тварей, но его взгляды…" Он насмешливо морщится: "Он не считал моральным убивать драконов, отправлять других в рабство, хотя именно так когда-то поступали люди по отношению к Зератиону. Можете себе представить, мы никогда не виделись".
"Значит, ты послал кого-то другого убить его, еще одного из вас", — выплюнула я. От этих слов у меня в животе заклокотало отвращение, и если бы не Фрея, я бы с удовольствием помучила его, как он поступил с Дарием.
Эрион почти радостно хмыкает. Это тошнотворно: "Когда он узнал о моих планах использовать людей в качестве оружия, у меня не осталось другого выбора. Я пытаюсь защитить Эмбервелл, Нара".
Мне хочется рассмеяться над тем, как парадоксально это звучит, но я качаю головой, устремляя на него взгляд: "Точно так же, как ты пытался защитить Фрейю, убив Бриджид?"
Его глаза вспыхивают от ярости: "Не думай, что смерти Бриджид я желал. Она подписалась под этим моим намерением, как только влюбилась в жалкого перевертыша".
Это ничего не оправдывает. Он — убийца, выживший из ума и жалкое оправдание человека: "Ты болен, и королева тоже".
Мои слова его не трогают, вместо этого он усмехается, склонив голову набок: "А что ты думаешь о, скажем… заместителе?"
Мои мышцы напрягаются: "Не надо его в это впутывать".
Генерал не может сдержать мерзкой улыбки. Он наклоняет голову вперед и говорит: "О, но почему я должен это делать, когда он находится в центре всего этого?"