Против иезуита-инспектора был составлен целый заговор. Возглавлял его Пушкин.
Кюхельбекер, Дельвиг, Корсаков, сын Василия Фёдоровича — Иван Малиновский, Мясоедов, Маслов действовали с ним заодно.
Особенно бушевал Кюхельбекер. Его возмущало, что некоторые воспитанники трусливо помалкивали и оставались в стороне. Кюхельбекер, по словам Ильи Пилецкого, «с ожесточением укорял и бранил явно подлецами Юдина, Корфа, Ломоносова и Есакова, что они не утверждали на инспектора того, что некоторые другие».
События развивались.
На уроке Гауэншильда вездесущий Илья Пилецкий вдруг заметил у Дельвига «бранное на господина инспектора сочинение» и кинулся отнимать. Тут вмешался Пушкин. Он вскочил. Глаза его блестели. Голос звенел от возмущения и гнева:
— Как вы смеете брать наши бумаги! Стало быть, и письма наши из ящика будете брать!
Вечером в зале происходило разбирательство.
Что-то отвечал на обвинения Мартин Пилецкий. Как-то уговаривал «бунтовщиков» Малиновский… Дело замяли, «бунтовщиков» утихомирили. Но ненадолго.
В марте 1813 года возмущение вспыхнуло с новой силой. На этот раз действовали более решительно. Все воспитанники собрались в конференц-зале, вызвали инспектора.
Он явился.
Ему предложили выбор: либо он, не мешкая, оставит Лицей, либо они сами подадут заявления об уходе.
Пилецкий раздумывал.
Своим пронзительным взглядом окинул он собравшихся.
Они стояли неподвижно и глядели на него. Смело. Без страха. С презрением и вызовом.
Он понял: слова их не шутка, не простая угроза.
— Оставайтесь в Лицее, господа! — бросил он хладнокровно и направился к выходу.
В тот же день он уехал из Царского Села в Петербург.
Графу Разумовскому ничего не оставалось, как дать согласие на увольнение Пилецкого из Лицея.
Когда же уволенного хотели наградить за усердие, выяснилось: он награждён уже чином в другом департаменте. В департаменте полиции.
Так закончилась в Лицее педагогическая карьера «пастыря душ» и полицейского агента.
Долго ещё фигурировал Мартын в лицейских карикатурах и сатирах. В стихотворной сказке «Деяния Мартына в аду» говорилось о том, как, попав в ад, Пилецкий вздумал окрестить повелителя подземного царства Плутона. Вот что из этого вышло:
Сказочка эта была не без намёка. Ад — дело десятое, а вот из Лицея-то святоше Мартыну действительно пришлось убраться.
Нет, ханжеские проповеди, лицемерная мораль были явно не по душе Пушкину и тем из лицеистов, кого духовно растили Малиновский и Куницын.
«Мы прогоняем Пилецкого»… Это был первый бой, данный Александром Пушкиным врагам света и разума.
Впереди его ждало много боёв.
На лицейской скамье начал овладевать он для них грозным оружием — поэтическим словом.
Вскоре после того как прогнали они Пилецкого, Пушкин принялся за озорную и весёлую поэму «Монах». В ней высмеивал тех, кто был сродни Пилецкому: церковников — монахов, попов.
«Являться муза стала мне»
Так в восьмой главе «Евгения Онегина» Пушкин вспоминает о начале своего поэтического пути.
Пушкин начал писать очень рано. Сестра его Ольга Сергеевна рассказывала, что ещё девятилетним мальчиком, до Лицея, пробовал он сочинять. Его первые опыты были по-французски. Он сочинял и разыгрывал перед сестрой маленькие комедии. Когда одну из них Ольга Сергеевна освистала, Пушкин не обиделся, а сам на себя сочинил по-французски эпиграмму:
Мольера, Лафонтена, Вольтера, Плутарха, Гомера Пушкин узнал и полюбил в раннем детстве. Едва научившись читать, он забирался в отцовский кабинет, доставал из книжного шкафа какой-нибудь томик в сафьяновом переплёте и погружался в чудесный мир фантазии.