Прекрасно охарактеризовал Энгельгардт Мясоедова, которого лицейские художники изображали не иначе, как с ослиной головой. В характеристике Энгельгардта он живой: «Никто так хорошо и элегантно не одевается, никто так изящно не разглаживает своей чёлки, никто не умеет так изящно пользоваться своим лорнетом, никто не хотел бы так, как он, уже сейчас стать гусаром, но никто меньше его не пригоден и не имеет охоты к серьёзным занятиям. Так как он всё же исключительно высокого мнения о себе и о своих познаниях, то при выговорах он, где только смеет, бывает груб».
Что же написал Энгельгардт о Пушкине?
«Его высшая и конечная цель — блистать, и именно посредством поэзии. К этому он сводит всё и с любовью занимается всем, что с этим непосредственно связано. Всё же ему никогда не удаётся дать прочную основу даже своим стихам, так как он боится всяких серьёзных занятий и сам его поэтический дух не сердечный, проникновенный, а совершенно поверхностный французский дух. И всё же это есть лучшее, что можно о нём сказать, если это можно считать хорошим. Его сердце холодно и пусто, чуждо любви и всему религиозному чувству и не испытывает в нём потребности».
И это о Пушкине с его искренней пылкой душой, глубоким светлым умом, необычайным дарованием. Это о Пушкине, сердце которого переполняла первая юношеская любовь, привязанность к товарищам, к Жуковскому, к сестре…
Почему же Энгельгардт не сумел понять и достойно оценить гениального юношу? Очевидно, потому, что, помимо многочисленных достоинств, которыми Энгельгардт обладал, ему были присущи близорукость, ограниченность. Позднее Пушкин очень верно заметил: «Егор Антонович принимает только хорошо и худо». Разобраться в Пушкине было много сложнее. Он был чужд и непонятен религиозному, добродетельному директору. Что заметил Энгельгардт? Насмешливость, шалости, резкость и смелость суждений, равнодушие к религии, легкомысленность поэзии. И он сделал выводы…
Как ни старался Энгельгардт внешне доброжелательно относиться к Пушкину, тот чувствовал фальшь. Он чувствовал, что за внимательностью и ласковостью Егора Антоновича скрывается недоверие, настороженность, осуждение.
Пушкин начал избегать Энгельгардта, перестал к нему ходить.
«Живу я в городке»
С приходом Энгельгардта появилось в Лицее новшество, которое чрезвычайно обрадовало воспитанников. Им разрешили в свободные часы отлучаться из Лицея. Сперва лишь по праздникам и только по «билетам», потом безо всяких «билетов» и в будние дни. В пределах Царского Села они могли бывать где хотели.
Теперь синие мундиры с красными воротниками видели повсюду: на оживлённых центральных улицах городка и в тихих уголках, напоминающих деревню или далёкую провинцию. Где только собирались гуляющие, появлялись и лицеисты. Их так и называли: «неизбежный Лицей».
Когда воспитанники ближе познакомились с жизнью «казённого городка», они заметили многое. Кое-что попало и в «Лицейский мудрец». «Однажды, — говорилось в его отделе „Политика“, — как солнце только что начинало освещать наш город и проникать в одно время и к глупейшему писарю царскосельской юстиц-коллегии, к модной Венере и к рогатому мужу её, в Минервин храм[11] и другие обиталища Бахуса и Меркурия[12], шёл я, т. е. Лицейский мудрец, по Большой улице Царского Села. Я шёл и, смотря на волнующийся народ, невольно думал о сравнении, которое можно было бы сделать меж ним и ручьём мутной воды, текущим тогда по улице растаявшего снега. Подобно этому, думал я, ручью человек родится слабым, возрастает часто в худом воспитании так, как ручей течёт в грязи и, подобно ручью, быстро текущему через решётку в канаву, он низвергается в неизмерную пропасть вечности. Вот, например, прохожу мимо хотя невысокого, но разукрашенного дома, смотря на эти золотые крендели, на эти вензели, на эту золотую надпись J. H. Rodax[13], как не подумать, что он человек счастливый. Находясь на верху булочной славы, он питается самыми искусно сделанными тортами, куличами, пасхами, а тысячи смертных не имеют куска хлеба».
Пушкин по свойствам своего ума пытливее и зорче других присматривался к окружавшей его жизни. Его занимало всё: и прошлое, и настоящее Царского Села. Настоящее видел он сам, прошлое знал по рассказам.