— Нет во мне никакого света…
— Брось ты это, Дэннер. Я все равно вижу тебя насквозь.
— И ничего там интересного, внутренности одни, да?
— Цинизм, сарказм, фальшивое веселье и напускное равнодушие. А внутри – боль и одиночество, пустота, которую ничем не заполнить, и тебя уже ничто не радует, и она наваливается, затягивает, словно в трясину, особенно вечерами, и хочется выть, но ты стискиваешь зубы и улыбаешься. Улыбаешься потому, что те, кто еще не отвернулся от тебя, испугаются твоего взгляда и уйдут, потому, что им на тебя, по сути, плевать, и никому ты в этом мире не нужен. И выхода нет.
Мне вдруг сделалось страшно. Страшно от ее осознания. Она ведь не обо мне… Боги, она о себе сейчас говорит. И – в то же время – обо мне. Но только не теперь. Да, так было. Было… когда-то. Совсем недавно, еще в начале этой сумасшедшей весны.
— Не угадала.
— Пойми. Свой своего всегда узнает.
— Зачем тебе это? Зачем ты это говоришь?
— Затем, что хочу тебе помочь.
— Ты же сама сказала, что я никому не нужен.
— Это иллюзия.
Иллюзия?.. Кто я для тебя? Кто ты? Кто мы все друг другу – на самом деле?
— Дэннер. – Холодные пальцы накрыли мою ладонь, и рука вздрогнула от прикосновения. – Не подведи нас. Не подведи ее.
Я, поддавшись, внезапному порыву, обнял ее, а она только расслабилась в моих руках, как-то по-детски доверчиво, и молчала.
— Ты не такая… – слова растворялись в сыром воздухе торопливым шепотом. – Ты живая, Лидия… живая! Ты помогаешь всем жить, ты мне помогаешь жить!.. И не говори так про себя, – слышишь?! – никогда не говори! Ты – свет, ты – жизнь, ты – надежда. Ты всегда нас спасала…
Она притихла, и не перебивала, не спорила. А слова у меня кончились.
И грянул взрыв.
Совсем рядом – в соседнем квартале.
Я обернулся. В небо уперся черный дымовой столб. Прикинул по расстоянию – горят строительные склады.
— Чтоб тебя! Не могу больше!
— Стой! – ухватила меня Лидия, но я вырвался и на всей скорости побежал в дом. Хлоп – дверь, гулкий коридорчик, лестница. Бледная Лаэрри лежала на кровати.
— Топливо есть?
Она, задыхаясь и кривясь от боли, села.
— Что, Дэннер?
— Есть у тебя топливо, или нет?!
— Для генератора, что ли?
— Лаэрри, твою мать!..
— В подвале… Дэннер!
Я, наверное, никогда так быстро не бегал – стены смазывались в скорости. Ах, да, оборотень же…
— Ты куда?!.. Ты чего?!.. – Ласточка, задыхаясь, стояла наверху, в проеме. Я обернулся.
— Помоги мне вытащить канистры.
Она, как всегда, оказалась сообразительнее других.
— Сколько?
— Все.
Ласточка кинулась помогать. Вдвоем мы распахнули тяжелую дверь – синие канистры стояли ровными рядами. Литров по тридцать, для оборотня – по четыре штуки, для молодой женщины – по одной. Скорее.
Ласточка ухватилась за первую.
— Куда?
— Тащи к танку.
Она подпрыгнула.
— Едем спасать людей?! – В глазах – расплавленная сталь. Как же я ее люблю, боги…
— Ласточка. – Я сам не заметил, как шагнул навстречу, ухватил за руки. – Родная, мне плевать на любой риск. Я не могу больше сидеть сложа руки, когда люди умирают. Я патрульный, туман бы меня побрал! Не получится на этом топливе – пешком пойду, руками раскидаю тварей. Прости меня!
И она не отговаривала. Опустила взгляд, а когда подняла обратно – глаза сияли, и лицо озаряла улыбка.
— Я знаю. Тебе не за что извиняться. Я не остановлю – а пойду с тобой. Я горжусь тобой, Дэннер. Умирать – так вместе, и с пользой.
Я, не удержавшись, подхватил ее на руки, закружил, бережно поставил обратно.
— Тогда идем.
Ярополк обещал попробовать переварить наше угощение. Фыркнул, закашлялся двигатель, адаптировался, заурчал ровнее. Мы с Ласточкой тайком перевели дыхание. Танк тяжело двинулся с места.
— Впереди вражеский объект, – несколько минут спустя сообщила Аретейни. Объект представлял собою с десяток гомвелей, которые ожесточенно ломились в дом. Дом, в свою очередь, огрызался одиночными выстрелами.
— Зачистим вручную, – сказал я.
— Приказываю: остановиться.
— Прикроешь. – Я подхватил бастард.
— Удачи, товарищ капитан, – пожелал бортовой компьютер и открыл люк. Ласточка заняла позицию под защитой кабины.
Солнышко-солнце…
Выстрел – крик – труп.
Выгляни в оконце…