— Весело, – сказала она. – Это чье?
Я пожал плечами.
— Ничье. Это так.
— Сам сочинил?! – распахнула глазищи Ласточка. Я отчего-то смутился.
— Да. Только что.
— Здо-орово... – протянула она, задумчиво уставившись на собственные ботинки. – А я, вот, так не умею.
— Я тоже не умею. Это оно само за меня умеет. – Я улыбнулся. Аретейни улыбнулась в ответ.
— Странные животные, – задумчиво произнесла она. – Откуда они такие взялись?
— Вовсе не странные, – решил я поделиться гипотезой. – Это, по-моему, мутанты.
Она резко обернулась.
— Думаешь?..
— Угу. Я у нее заметил глаза и сходство сразу с двумя биологическими видами. Сам я их, разумеется, не видел, но в книгах встречаются иллюстрации. У нас таких животных нет. И глаза, которые ей не нужны. Мне кажется, когда-то они были другими.
— Ого! – Ласточка распахнула глаза. – Так это все объясняет! Мутанты, заброшенный город, старые коммуникации, использование разных по времени изобретения видов оружия... Мамочка...
— Что объясняет? – заинтересовался я. – Не прерывай мысль.
Но мысли, видимо, суждено было не завершиться.
Сверху раздался какой-то металлический частый шелест, посыпалась каменная крошка, а мои ребята кинулись врассыпную. Я метнулся в сторону, дернув Ласточку за руку, она споткнулась – и мы оба полетели на пол.
Но тварь не нападала.
Она просто бежала мимо – занимая, правда, собой весь потолок.
— О-ох... – выдохнула Аретейни, глядя на нее широко распахнутыми глазами и неосознанно прижимаясь ко мне. – Полосатый эшелон... твою дивизию… сороконожка...
Я прищурился на сороконожку, прикрывая ладонью глаза от сыпавшихся сверху мелких камешков, и удивился ничуть не меньше. И правда, сороконожка... Вот только она размером с хороший такой пассажирский железнодорожный состав. Обычно сороконожки, наверное, вдвое поменьше. А эта с трудом протиснулась в центральный распределительный коллектор.
Она бежала, быстро перебирая лапками, тянулись, тускло поблескивая хитиновой броней, сегменты тела, а я все никак не мог оторвать взгляда. Вот это сороконожка!.. Чего только не наглядишься в канализации.
Подошел Обрез, немного опасливо косясь на сороконожку, уселся рядом.
— Может, ее подстрелить? – предложил он.
— И она нас всех придавит, – осадил я. – Она же неопасна, оставь ты ее в покое.
Обрез пожал плечами и усмехнулся, разглядывая бесконечную сороконожку.
— М-да, – протянул он. – Чудо...
Ласточка дрожала, будто ее ледяной водой на морозе окатили, и прижималась ко мне, судорожно цепляясь за куртку. Я осторожненько коснулся ее плеча. Она тихонько вскрикнула и подскочила аж на полметра, тут же, впрочем, забившись обратно в щель между мной и стенкой.
— Ты чего? – еще больше удивился я.
— У-у меня энтомофобия... – приглушенно донеслось откуда-то из складок моей куртки. – Я ее боюу-усь... Скоро она там уйдет?..
Обрез фыркнул.
— Не ты одна, – сказал он.
Меня вдруг охватило совершенно неуместное желание обнять ее, уберечь, защитить – любой ценой. Смешно. От кого?! Не от сороконожки же. Но она так боялась, так прижималась ко мне, что вызвала в душе какую-то щемящую нежность. Я невольно рассмеялся и потрепал ее по голове.
— Эй, ну довольно уже! Она сама нас боится.
Аретейни пискнула:
— А я все равно боюсь. – И завозилась, забиваясь еще глубже. Я вздохнул. Сороконожка кончилась.
— И где мой фотоаппарат?.. – тоскливо вздыхал кто-то, кажется, Даклер. – Эх...
— Дома, наверное, – предположил кто-то.
Остальные рассмеялись. Вот и хорошо. Пускай лучше смеются.
Тут послышались чьи-то легкие шаги.
Все разом насторожились. Хвост сороконожки, наконец, исчез за поворотом. И, словно бы взамен из-за того же поворота показалась детская фигурка. Я сцепил зубы, останавливая ругательство – кто еще за нами потащился?!.. Мало нам, можно подумать, двух детей – теперь еще и третий подоспел?.. Но фигурка была незнакомая. Рядом с ней бежала огромная лохматая собака. Что за бред – откуда здесь дети и собаки…