— Следи, когда выйдет охрана.
Фраза совсем невинная – если трактовать ее в буквальном смысле. Я кивнул и проверил крепления метательных ножей. Незачем расходовать патроны.
Охранники умерли быстро.
— Туда! – шепнула Лаура, которая все это время стояла, отвернувшись и старательно не замечая творимого мною точечного геноцида. И мы бегом бросились через широкую дорогу перед корпусом. Я даже успел на ходу вернуть себе ножи.
Артур встретил нас на крыльце.
Он молча указал куда-то вглубь темного вестибюля и первым метнулся в темноту. Нам, соответственно, ничего больше не оставалось, как его догонять, что мы и сделали.
Я ни о чем не спрашивал и ничего не уточнял, просто шел за ребятами. Они бы все равно не смогли мне ответить, и приходилось полагаться на сообразительность. Что ж, это мне всегда неплохо удавалось – удалось и теперь
Следующие двое охранников стояли у входа на лестницу – их я просто придушил – еще двое – у коридора левого крыла второго этажа.
Мне было непривычно и неприятно убивать людей. Если честно, до прибытия в подземный город я этим вообще не занимался – как-то прочно, непоколебимо устоялось в подсознании беспрекословное табу, наверное, продиктованное каким-то древним, могучим инстинктом: Человек – не тварь. Человеческая жизнь священна, и подлежит защите и охране – всегда, везде, в любой ситуации, до последнего вздоха. Я где-то читал о руководящих нами инстинктах, знаю и о потребности человека оберегать и защищать себе подобных. Наверное, это и есть совесть – каждый раз мне приходилось мобилизовать всю волю на то, чтобы переступить через себя. Я успокаивал себя тем, что убиваю плохих людей, руководствуясь принципом меньшего зла, но знал, что это неправда. Просто у меня не было другого выбора. Я защищал свою жизнь, и жизни и свободу этих ребят – но для того кто-то другой должен был погибнуть, уйти, уступить дорогу. Уступить силой. Мне было противно до тошноты, я чувствовал в такие моменты ненависть не только к сложившейся ситуации, но и к самому себе, и руки вдруг отказывались подчиняться, становясь будто чужими, и менее быстрыми и точными были удары, движения, обычно такие привычно-легкие. Я ненавидел охотников, но еще больше ненавидел себя – за то, что убиваю их, будто тварей – внешне хладнокровно и безжалостно. Нет, я не изменюсь.
Несмотря ни на что я все же так и останусь самим собой. Я никогда не смогу привыкнуть к такому.
Подземный город диктовал свои законы – жестоко, равнодушно и беспрекословно. Здесь все было не так, как у нас, наверху, все иначе. Я был здесь чужим, и казалось, будто кровь вскипает в жилах от одной только мысли, что я мог бы здесь жить, и стать убийцей, а главное – принимать убийство человека как должное, так, как принимают и охотники, и охранники города, и вот эти ребята. Здесь убийство – норма жизни. Это только для меня – невообразимое святотатство. И для таких, как я.
Шаги были не слышны – мы шли практически бесшумно, без света, словно тени, ориентируясь на слух, обоняние и интуицию, а потому охранники даже не успевали сообразить перед смертью, кто, собственно, и откуда на них напал. И это было вдвойне противно. На войне, разумеется, все средства хороши – но, черт возьми, убиваешь – так убивай честно! Не равняйся тварям!
Ага, и уважай человеческую жизнь и право на ее защиту... А пока ты будешь так уважать – часовые запросто поднимут тревогу. И ничего у тебя не получится.
Мне было грустно. Грустно и невероятно, невыразимо противно.
Ладно, что-то я разнылся. Можно подумать, любовный роман пишу – а не отчет. Не подумайте, что я перед вами оправдываюсь за всю эту грязь, нет. Не перед вами. Перед самим собой.
Ласточка... Отчего-то возникло странное желание обнять ее, прижаться к ней, будто к матери. Чтобы поняла, успокоила, сказала, что все хорошо. Странно. Почему так? Раньше со мной никогда такого не бывало. Может, потому, что раньше я никого не любил по-настоящему.
...Едва только я об этом подумал – как вдруг инстинктивно ощутил ее присутствие. И это ощущение меня добило окончательно.
Все, добровольно сдаюсь в психушку. И больше спорить не буду! Правы, похоже, Кондор и компания – я ненормальный. Впрочем, я и раньше этого не отрицал... А теперь, видимо, рехнулся окончательно и бесповоротно. Ну, откуда тут взяться Ласточке?!
Тем не менее, идущая впереди Лаура тоже остановилась. Я чувствовал ее замешательство. Остальные едва на нас не налетели.