Я вспомнила, как она поцеловала Кира той ночью, и мне стало плохо от факта, что он буквально целовал покойника.
– Сколько ты сможешь еще продержаться здесь? – я подавила рвотный позыв.
– Не знаю, – она снова медленно облокотилась о перила и стала смотреть вдаль. – Но, во имя Великой напасти, мне так страшно. Вот почему я скорее рвалась с Алукейла на Большую Землю – чтобы успеть. Вы же, современные люди, умеете делать всякие штуки, я знаю. Вдруг мне там помогут?
Это было последним, что она выдавила из себя, прежде чем мы снова стали изображать из себя партизанов. Гарсиа невозмутимо смотрела вдаль огромными красноватыми глазами, ее волосы качались от ветра в каком-то неизвестном мне ритме. А мне было так плохо, что я с трудом подавила в себе желание покинуть палубу.
Кир не знал этого!
Но он уже успел снова открыть свое сердце (между прочим, первый раз после смерти Соньки).
И это, наверное, растопчет его в лепешку, когда он узнает, что Гарсиа в любой момент может умереть от самого незначительного ранения. Относиться к молодой девушке как к хрустальной вазе – вот что самое ужасное.
Когда Сонька умирала, и когда нам стало понятно, что ее уже никак нельзя спасти, я почувствовала, как я медленно меняю свою отношение к ней. Если тогда мы боролись за нее, если Кир надеялся и поддерживал теплотой своего сердца сердце девушки, то после этого события, расколовшего наши умы на «до» и «после», мы потухли. Все. Абсолютно все. Я стала бояться свою собственную подругу, с которой мы были неразлучны, Дэвид начал смотреть на нее как на прокаженного мертвеца.
Но только один Кир продолжал верить.
К сожалению, он был единственным, кто переживал эту утрату гораздо сильнее.
И я не хотела, чтобы он повторил свою ошибку снова.
– Ты должна все рассказать ему, – я одернула альбиноску за край грубого черного рукава. – Иначе он сойдет с ума.
– Кто? – она непонимающе покосилась на меня. – Я не обязана ничего ему говорить.
– Действительно, четырехглазый вряд ли поймет это.
Лицо Фитцджеральд враз поменялось. Она прищурила глаза и раздула ноздри, отскочив от перил и став похожей на черную грозовую тучу:
– Так ты все подслушала!
– И вот поэтому я боюсь за Кира, пойми же ты наконец! – я схватила ее за холодные руки. Гарсиа сделала слабые попытки вырваться. – Один раз он уже потерял свою крепкую любовь, и если он потеряет того, кого он любит, снова, я уверена, он будет до конца жизни жить в психушке, если, конечно, не покончит с собой по пути домой! Ты обязана прекратить вот это все, и еще ты обязана рассказать ему… Обо всем! – Гарсиа наконец смогла вырваться и, взмахивая плащом и удаляясь под навес, грубо отрезала:
– Меня он совершенно не волнует!
Я понимала, что жутко смутила ее, зайдя сразу с тыла. Мне надо было начать действовать постепенно, учитывая вспыльчивый характер альбиноски, но я, как обычно, выбрала свою излюбленную стратегию, чем и поплатилась. Звук шагов ее тяжелых ботинок еще до сих пор витал в воздухе, как вдруг, в нескольких ярдах от себя, я увидела по пояс в воде бегущего Кира. И его лицо не выражало абсолютно никакой радости.
О нет.
– Аза, нужно поговорить, – он схватил меня за руку и потянул с борта вниз.
– О чем ты? – я попыталась скорчить из себя невинную дурочку, хотя сама прекрасно понимала, о чем будет наш разговор.
– Просто. Спустись. Сюда.
Мне пришлось подчиниться.
Когда я стояла по пупок в воде, раскинув руки, ака статуя свободы, Кир соизволил проявить еще одну эмоцию, кроме гнева: неожиданно он дернулся и чихнул. Мы оба стояли рядом у лодки, взяв ее за тросы, словно это было нашим спасением.
Спустя пару минут Кир тяжело вздохнул:
– Я все слышал.
– Да что ты?
– Аза, ты же понимаешь, что ты поступила… Не очень хорошо, – он обернулся, чтобы посмотреть, не вышла ли Гарсиа на палубу. Очевидно, она либо подслушивала нас, сидя под навесом, либо снова строила мне свои козни в отместку. – Ты же понимаешь, что подслушивать и подсматривать было не очень хорошей идеей.
– Тогда почему ты сейчас «подслушивал»?
Кир нетерпеливо потряс меня за плечи:
– Джонсон, очнись, я говорю про вчерашний случай! Сейчас вы кричали так, что смогли бы поднять мертвого, не то что меня!