Хей, но Сонька же сама попросила вас отыскать Дэвида! Чтобы он еще раз поджал свой хвост, как трусливая шавка, и остановился на середине пути? Может быть, мы все сошли с ума, лежим где-нибудь в психиатрической клинике, в нас закачивают тонны наркотиков, а это все – глупое видение? Возможно. Аза, пойми, что я не просто так сказала это! Действительно, ты сказала это только потому, что тебе просто нечего сказать сейчас. Аза… Я знаю, что ты упертая, как баран, но пойми, что Эванс – тоже человек, черт его дери, в отличие от тебя, он торчит на этом острове восемь гребаных лет, и ты так просто его оставишь?! Ага. Ты жестокая. Ага. Я ненавижу тебя. Ага. Взаимно. Сильно ненавижу. Спасибо, Вторая Я, а я тебя – еще сильнее.
Мы прошли редкую лесополосу, состоящую из высоких елей и сосен, и вышли на открытое поле.
Да. Где-то тут должен был стоять тот роковой дом и та роковая могила, где до сих пор покоится наша Сонька.
Я запомнила ее такой, какой она была при жизни, а не испачканной в собственных рвотных массах. Такой милой, такой задорной и озорной, словно это не шестнадцатилетний подросток, а восьмилетняя девчушка. В последнее время я все чаще думала о Соньке, и это очень сильно ранило меня, но, если бы я не думала о ней вообще – это вызвало бы у меня болевой шок, а следом – душевную смерть. Помните Кира в первые дни после ухода Родригез? Вот такой бы я и осталась на всю жизнь.
Трава тихо шуршала под нашими ногами. Кир нес на плечах те немногие запасы еды и воды, которые мы успели прихватить с собой из лодки, Гарсиа каждые пять минут доставала карту и вглядывалась в непонятные никому символы, пытаясь их разобрать. Все-таки, Уна была непростой женщиной со своими тараканами в голове.
Солнце нещадно палило наши головы, сияя в безоблачном голубом небе. Учитывая ту сырую погоду, которую я видела в Слипстоуне прежде, чем мы его покинули, это был просто ад для нас сейчас. Кто захочет идти бодрым шагом вперед, зная, что над ним «висит» то, что буквально плавит его мозги?
Мы все конкретно притомились, ища то, что однажды спасло нам жизнь, но, когда на горизонте показалась знакомая соломенная крыша, мы с Киром открыли рты до пола и стремглав бросились к дому. Кир бросил навес с припасами, отчего они все разлетелись на много метров вперед. Мы хотели есть и отдохнуть, но сейчас мы были одержимыми, нас волновало только одно. И мы хотели завершить начатое.
Мы медленно подошли к покосившемуся кресту.
Выглядел он так, словно кто-то облил его кислотой бесчисленное количество раз, и в конце концов сдался, видя, что этот крест не возьмет ни одна кислота. Меня уколол приступ ностальгии.
А Сонька все еще тут, она смеется, она прижимает меня к себе. Но потом ею овладевает неописуемая грусть, она резко отстраняется и, вытирая блестящие на солнце слезы, кричит: «О боже, Аза, зачем ты закопала меня? Я же еще живая».
Кир сидел рядом и рассматривал кулон, который он успел сорвать с одной из деревяшек.
И я иду к ней, я пытаюсь сказать ей, что Сонька уже давно мертва, что ее сердце не бьется, но волны подхватывают меня и бьют об острые камни с чудовищной силой. И где-то там, в пучине морской воды, нас поджидают сотни глаз.
А волны все утаскивают меня вглубь, не давая сказать ни слова…
Я не выдержала и прикоснулась к холодным деревяшкам.
Ох Сонька, если ты слышишь меня, скажи, что нам делать дальше…
– Ну что, – Кир крепко сжал голубенькую капельку, обрамленную в золотую рамку, в руке. – Вот и она, наша любимая Родригез. – Замолчал, переводя взгляд на ясное и голубое безоблачное небо. – Заночуем здесь, а дальше – по прямой в Слипстоун. Хватаем Дэвида и плывем в Каролину. Все ясно?
Мне захотелось сказать: «часть с Дэвидом – совсем необязательна», но я промолчала, смотря на полусырую землю.
– Может быть, нам стоит идти прямо сейчас?
– Мы все чертовски устали, – он пожал плечами, – Все, на что меня сейчас хватит – дойти до того подобия кровати и забыться сном как минимум на полдня. Кто знает, может быть, Сонька снова приготовила для нас очередной квест с загадками?
С этими словами юноша, покачиваясь из стороны в сторону, медленно поднялся с колен и зашагал к дому.
Я осталась у могилы.
7
Нам стоило догадаться, что Гарсиа не будет расставаться с зародышами, запечатанными в банках, ни на минуту. К ее образу – большим красноватым глазам, обрамленным белесыми ресницами, сдвинутым на переносице молочным бровям и растрепанным, как снег, волосам, – эти банки будут подходить как никак кстати. И хотя мы договорились, что она перестанет строить из себя защитницу, она все еще не хотела покидать этот образ себя любимой ради двух запуганных насмерть подростков.