– Ой, я бы все отдал, чтобы посмотреть на твою рожу еще раз, – хихикнул Дэвид.
Мы взяли весла и стали удаляться из Чудовищного омута раз и навсегда. Вот, кстати, и одна из загадок, преследующих нас все это время: Уна написала, что он «чудовищный», имея ввиду одноглазых хищников с целым арсеналом острых зубов, но в ее писаках не было ни слова про то, что они опасны. Мы смотрели на это только с поверхности, но то, что оказалось на глубине, повергло нам в шок и дало понять, что внешность обманчива.
– Отныне и навеки, – провозгласила я на манер строгой властительницы, – объявляю, что несуществующий Чудовищный омут навеки закреплен на несуществующей карте как Омут!
Кир странновато покосился на меня, потирая место, где его укусил глаз.
Но мне было все равно.
Когда мы отплыли на дальнее расстояние от рифа, я оглянулась. Он уже почти скрылся за горизонтом. Водную глаз освещало солнце. И там, в самой пучине Омута, на нас смотрело тысячи и тысячи глаз.
9
Я до сих пор не верила нашему счастью, что мы все еще живы.
Мы разговаривали, ели запасы, ложились спать и просыпались, выходя из-под навеса на палубу и смотря на ослепляюще-желтое, почти белое солнце, мы пели песни и грустили – и все это мы делали вместе. Я и Кир рассказали Дэвиду все, что приключилось с нами на острове Алукейл, который, как мы поняли, не существует тоже, и после всей этой здоровенной тирады мы неплохо так возвысились в его глазах. Что касается Гарсии, то она просто сидела в углу шлюпки и либо шепотом пела какие-то старинные заклинания, либо молчала и сверлила взглядом бедного юношу.
У них, кстати, «отношения» заметно перешли на более холодный уровень. Кир не спешил подтрунивать над ней, а она не спешила вешаться ему на шею. Все-таки, это была не влюбленность… А я, придумав, что они друг за друга замуж выходят, оттолкнула их с таким презрением, словно все так и было, хотя на самом деле Гарсиа просто искала в Кире поддержку.
Кир любил Соньку… И продолжал любить ее все это время… Он до сих пор не верил, что ее нету, так же, как и я.
Мы скучали по ней. Придет ли Сонька еще? Если придет, что скажет? Что, ребята, вы молодцы, а теперь дайте мне уже наконец-то умереть спокойно? Или, как Эмили, загадочно улыбнется и произнесет одними губами: время? Или вообще сочтет ненужным явиться к нам во сне в последний раз?
А она смеется, и я иду к ней и кричу: «Сонька, иди сюда!», но неожиданно ее лицо сменяется гримасой боли. Она роняет блестящие в свете солнца слезы и тихо спрашивает: «Аза, зачем ты закопала меня, я же живая, о Аза, зачем ты так со мной поступила». И я пытаюсь сказать ей, что она умерла из-за яда, но мои слова вылетают изо рта и превращаются в немое эхо.
И меня подхватывают волны и бьют об острые камни, бьют, бьют, бьют, целясь прямо в сердце…
Скучает ли она по нам сейчас?
Хочет ли что-нибудь сказать?
Если да, то что?
Эти вопросы крутились у меня в голове постоянно, почти с того самого момента, как Дэвид провозгласил нам, что перед нами уже не шестнадцатилетняя борющаяся за жизнь девушка, а только ее мертвое остывающее тело.
Только тогда я не придавала этим вопросам особого значения, но теперь, когда мы были единым целым с океаном, я задавалась ими все больше и больше.
Возможно, у нее есть какое-то особое послание для нас в завершение нашей поездки?
Я знаю, что она хочет, чтобы мы сняли рейс номер восемьсот восемьдесят восемь, чтобы те люди, которые полетели бы в Аргентину, не очутились в городе, который терроризирует туман, не попали в плен к трехметровым дикарям и не задавали себе вопрос на протяжении всего этого «приключения»: возможно, мы уже давно умерли, а это все – иллюзия?
Вот только как мы это сделаем? Придем и объявим, что, мол, дорогой господин Кто-Бы-Вы-Там-Ни-Были, мы – Выжившие, а теперь мы любезно просим снять этот чертов рейс, чтобы самолет не попал на необитаемый остров еще раз.
Или вломимся в офис с двустволками в руках и немедленно потребуем изменить расписание? Абсурд.
Все эти два варианта казались мне идиотскими, особенно, если учесть тот факт, что генерировал их мой мозг, который во время панических ситуаций становился похожим на мозг десятилетнего ребенка. А это было вообще не круто – когда тебе срочно нужно предпринять какие-то меры, а ты становишься похожим на овощ.
И все же эти вопросы не давали мне покоя…
Наша лодка медленно двигалась вперед, рассекая водную гладь. Заходящее солнце освещало прозрачную воду, создавая на ней иллюзию «дорожки».