Фотоаппарат у меня, конечно, необычный, но он не такой странный, как я сама. Я могу проносить его с собой за Вуаль, но он не видит того, что вижу я. По большей части на снимках все, как в обычной жизни: черно-белое воплощение моего разноцветного мира.
Но время от времени мне все-таки везет.
Время от времени камера ловит тень у стены, или линии, похожие на струйки дыма вокруг чьей-то фигуры, или дверь, ведущую в какое-то место, которого давно уже нет.
Джейкоб заглядывает мне через плечо.
– Не сопи мне в ухо, – шепчу я.
– И не думал.
– Ага, рассказывай.
У него холодное дыхание, как ледяной ветерок в тесной комнатке, но я уже переключилась на кюветы.
Одна за другой проявляются фотографии.
Вот снимок дома с привидениями, сделанный с улицы. Блики солнечного света на покоробившихся досках.
А это уже внутри – дверь, ведущая в темный холл.
А дальше…
Победа.
Эту фотографию я сделала по ту сторону Вуали, что доказывает слабый сероватый отблеск. И там, на верхней ступеньке лестницы, смазанное изображение призрачной девочки в ночной рубашке.
Джейкоб тихонько присвистывает.
Покажи я кому-нибудь этот кадр, наверняка сказали бы, что это «Фотошоп». Но даже если бы мне поверили, я все равно не собираюсь никому рассказывать о своих находках. Не хочу быть, как эти экстрасенсы с телевидения, которые вертятся перед камерой и делают вид, будто общаются с мертвецами. А на самом деле… со мной, например, мертвые не говорят. Не считая, конечно, Джейкоба.
– Я могу стать твоим переводчиком, – предлагает он.
Я фыркаю.
– Нет уж, спасибо.
Глядя на сегодняшние свежие негативы, я гадаю, увижу ли на ней призрачного мальчика в плаще и короне, на фоне занавеса.
Я так долго просидела, скрючившись над столом, что все тело затекло. Я выключаю красную лампочку и выхожу из шкафа в комнату, щурясь и моргая от яркого света.
Джейкоб падает на кровать рядом с Мраком. Никакого удара, разумеется, и на покрывале ни складочки, но Мрак подергивает ухом, а через секунду пытается поймать Джейкоба, хватая лапами воздух. Мы никак не можем выяснить, видит его Мрак по-настоящему или просто чувствует что-то неясное в воздухе.
Кошки – таинственные существа.
Решив не терять времени, я приступаю к сборам. Вытаскиваю из-под кровати чемодан. Пока я роюсь в своей летней одежде, Джейкоб притворяется, что нашел пятнышко на футболке, и пытается его отчистить. Представить не могу, чтобы мне пришлось ходить в одном и том же до конца жи… хм, существования.
Джейкоб пожимает плечами.
– Мне еще повезло, что в тот день мне пришло в голову надеть майку с Капитаном Америкой.
В тот день. Что случилось с ним в тот день? Не знаю, расскажет ли он мне когда-нибудь об этом.
На эту мысль Джейкоб ничего не отвечает. Просто переворачивается на живот и принимается читать комикс, оставленный мной на кровати.
Несколько секунд он тратит на то, чтобы усилием воли перевернуть страницу, пока я не подхожу и не переворачиваю ее сама.
– Не самый удачный день, – бормочет Джейкоб.
Слышно, как внизу открывается и захлопывается дверь. Через несколько секунд раздается папин голос.
– Семейный совет!
Глава пятая
Семейный совет.
Это такие же слова, как «нам нужно поговорить» – от них ничего хорошего не жди.
На столе – паста-пицца, еще один плохой знак. Паста-пицца, иначе известная, как спагетти с морепродуктами, мясными фрикадельками и сыром на горячем чесночном хлебе – моя любимейшая еда. Мама с папой заказывают ее в соседнем ресторанчике только по торжественным датам или когда случается что-то очень важное. Сейчас ее появление совсем сбило меня с толку. Лучше бы было так: для хороших новостей одна еда, для плохих – другая, чтобы понимать, что тебя ждет.
Мама достает тарелки, а папа накрывает на стол, они что-то бурно обсуждают, но понятнее не становится.
– …уф, я дала интервью для Пятого канала…
– И как все прошло?
– Отлично, отлично… Ты распечатал наш контракт?
Джейкоб подпрыгивает, садится на высокий кухонный стол, болтает ногами, бесшумно колотя пятками по тумбе с ящиками. Я кладу себе большую порцию пиццы. Джейкоб рассматривает смесь сыра, фрикаделек и соуса.
– Фу, гадость какая.
Ты хотел сказать прелесть, думаю я, отправляя в рот большой кусок.
Сыр обжигает мне нёбо, а мама щелкает пальцами – молчаливое замечание за то, что начала есть, не дождавшись, когда все сядут за стол. Папа одной рукой обнимает меня за плечи. От него пахнет свежевыстиранной рубашкой и старыми книгами.
Наконец все за столом, но я замечаю еще один сигнал опасности: мама с папой не едят. И даже не делают вид, будто едят. Я тоже невольно опускаю вилку.