Из гостиницы медленно выходили ночные посетители. Они мило прощались. Жали друг другу руки. И громко говорили: «До скорой встречи». Вскоре и они скрылись в кромешной мгле.
Нам с Вано ничего не оставалось, как покинуть балкон. И усесться за столик. И поднять бокалы.
– Первый раз я так растягиваю удовольствие, – ухмыльнулся я, глотая горький напиток.
– А я так и вообще не чаял, что его сегодня допью. Это бы случилось со мной впервые.
Мы очень устали. Болтали нехотя. И пили только потому, что оставлять коньяк было не в наших правилах. И изменять им мы не хотели.
За дверью было тихо. Только несколько раз мы услышали легкие щелчки соседнего замка. Похоже, профессору Заманскому по-прежнему не спалось. И он выходил покушать. Или подышать воздухом.
И все же сегодня нам пришлось изменить правилу. Когда на дне бутылки оставалось всего ничего. И когда нам уже грезилась мягкая подушка. И мы искоса поглядывали на постель. На улице раздался истошный вопль. Мы подскочили на месте. И Вано от неожиданности ляпнул.
– Ну, все, Ник. Нам и впрямь суждено стать трезвенниками.
– Главное, чтобы нам во время отпуска не пришлось стать детективами.
И мы, выскочив за дверь, стремглав бросились с лестницы. На улицу. Откуда уже раздавались какие-то печальные звуки, похожие на стон. Но уже не на крик. Какие-то всхлипывания, причитания, бормотание и еще черт знает что.
И все же я не ожидал увидеть такое. Хотя за последнее время привык к трупам. Но в Жемчужном они мне никак не представлялись. Вано только присвистнул. И мрачно пошутил.
– Надеюсь, Ник, это не связано с нашим приездом.
На земле, распластав руки, лежал человек, его я сразу узнал. Очки были отброшены в сторону. На горле – красные полосы от удушья. Похоже, Кирилл Николаевич, уважаемый юрист и блестящий оратор, никак не ожидал. Что его задушат. Поскольку на его бескровном лице навеки застыла гримаса удивления. И отвращения одновременно.
Возле трупа, причитая во все горло, суетилась, как курица, хозяйка отеля Ли-Ли. А ее муженек Ки-Ки, крепко держал за руки человека в черном балахоне, которого мы недавно приняли за призрака. Похоже, мы ошибались. Я приблизился к нему. И резко сбросил с его головы капюшон. И почему-то удивился.
– Угрюмый?
Хотя, похоже, удивляться здесь было нечему. В Жемчужном единственной неисправимо отрицательной личностью являлся отец Белки. И я тут же утвердительно кивнул, убедив сам себя.
– Ну, конечно, Угрюмый.
А Ли-Ли по-прежнему всхлипывала.
– Господи, этого не может быть. За столько лет! Это просто невероятно! Это просто чудовищно!
– Вызови лучше врача, дорогая, – спокойно сказал ее муж.
– Врача? Ах, да, конечно, врача. Но зачем врач?
Впрочем, вопрос был уместен. Врач уже был ни к чему. Бедному Кириллу Николаевичу уже никогда не прочесть своих оригинальных лекций.
И все же я удивился, почему наш сосед, профессор Заманский не выскочил на эти истошны вопли. Не мог же он так крепко уснуть! А ведь он, судя по всему, по профессии врач.
Вано со знанием дела подошел к трупу. Присел возле него на корточки. Взял его руку. Я поморщился. Я так и не научился за время своей практики осматривать труп. Я в нашем деле был теоретик. Практику я оставлял за Вано.
– Ему действительно врач уже не поможет. Но нам…
Он оглядел всех присутствующих.
– Но нам он очень может пригодиться. Чтобы досконально определить обстоятельства смерти. А вам, – он кивнул на бьющуюся в истерике Ли-Ли. – А вам он даст успокоительное. Так где же наш дорогой профессор Заманский?
– Наверное, спит крепким сном, – предположил я.
– Обычно он так рано не ложится, – пожал плечами Ки-Ки. – Позвольте я его позову. Только придержите вот этого, – он кивнул на Угрюмого.
Хотя тот, судя по всему, и не собирался вырываться.
– Почему вы его задержали? – спросил я Ки-Ки.
– Я его подловил в то момент, когда он шарил по карманам Кирилла. Судя всего, прикокнул его, а потом собирался ограбить.
– Неужели Кирилл настолько богат?
– Я не считаю деньги соседа, – резко оборвал меня Ки-Ки. И поручив мне Угрюмого, почти бегом направился за профессором.
Как только он скрылся за дверьми. Вано тут же проявил участие в судьбе его жены. Плут! Он пытается воспользоваться таким трагичным событием в своих личных целях. И я метнул на Вано зверский взгляд. Но он его умышленно не уловил.
– Ну, что, милая, – он нежно обхватил своей лапищей Ли-Ли за талию. – Вам я вижу, плохо? Ну, не надо. Вытрите свои распрекрасные глазки. Для дамочки это, безусловно, пренеприятное зрелище.
Вано промокнул глазки Ли-Ли своим помятым платком не первой свежести. И усадил под дерево.
– Вот так, красавица. Так-то лучше.
Ли-Ли перестала всхлипывать. И благодарно улыбалась своему утешителю.
– Так что же случилось, дорогуша?
Она вновь всхлипнула. Но уже ради приличия.
– Мы… Мы… То есть я и мой муж каждый вечер проверяем все вокруг дома. Ну, понимаете… Гости ушли, нужно запирать дверь…
– Не понимаю, – ласково промурлыкал Вано, как полоумный. – А зачем вам все проверять, если в вашем городишке и воров-то нет?
Она взмахнула пухленькой ручкой.
– Я и не говорю про воров. Но… Осторожность никогда не бывает излишней. Да и эта девица, – она со злобой кивнула на Угрюмого. – Его эта распутная дочка! Она все время здесь шастает. То яблоки ворует, то персики. Мне конечно не жалко. У нас богатый урожай. Но почему бы не попросить? Это же неприлично!
– Неприлично, – тут же согласился Вано. Ему Белка определенно не нравилась.
– Вот я и говорю. И сегодня вечером, когда разбрелись гости. Мне послышался какой-то шум в саду. И хруст веток. Вот я и подумала… И мы вышли на всякий случай с мужем…
– Ну и? – вежливо поторопил ее Вано.
– Мы прошлись вдоль дума. И тут я увидела, – Ли-Ли вновь всхлипнула. И выхватив у Вано платок, сама уже вытерла глазки. – Возле него на корточках шарил Угрюмый. И мой муж сзади подскочил к нему. И задержал. А я, заметив труп, закричала.
– Зачем было задерживать, – неожиданно раздался хриплый голос Угрюмого. – Я и так никуда не собирался бежать.
Я отпустил Угрюмого. У меня, впрочем, и не было полномочий силой удерживать его. Я вообще был здесь никто. Но на всякий случай я стал позади его. Так, на случай побега. Но Угрюмый действительно никуда не собирался бежать. Он как вкопанный прилип к одному месту. И казалось, пребывал в оцепенении.