– Дурачили? – осторожно предложил Рэй.
– Да, именно. Хотя, может, во время войны так даже лучше…
Генри задумался о чем-то, и его взгляд вновь стал отсутствующе-грустным. Чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, Рэй попросил:
– Скажи что-нибудь на бринальском.
Генри оживился. Сначала посмотрел на собеседника с удивлением, словно искал подвоха, а потом, убедившись, что тот не шутит, опустил взгляд на землю и произнес что-то. Его речь прозвучала мягко, и даже голос немного изменился, словно его хозяин на пару секунд превратился в самого себя, открылся этому миру, но, замолчав, снова построил эту стену, отделяющую его от здешнего общества.
Неожиданно Рэй понял, что Генри всю жизнь ассоциировал себя с тем голосом, который застыл в воздухе пару секунд назад. Семья, друзья и знакомые, оставшиеся в прошлом, слышали его по-другому, слышали настоящего Генри, который только что появился вновь, но тут же скрылся, побоявшись. Чего он боялся, этот парень? Что он видел в своих самых ужасных кошмарах?..
Рэй понял, что сейчас должен сказать хоть что-нибудь.
– Все-таки не зря говорят, что нестминский по сравнению с бринальским звучит гораздо грубее, и что бринальский акцент самый красивый. Я вот из языков только тайлинский учу, но, кажется, особых способностей к этому у меня нет.
– Мне бы выучить ваш, и уже будет счастье. Ну и сбежать из этой поганой академии. И денег, больше бы денег…
– Насчет твоей подруги… – начал Рэй, осторожно перебирая слова в голове, пытаясь найти наиболее подходящие. – Мне жаль, если я ее обидел или еще что-то в этом роде… Просто мы… не сошлись характерами.
– Не означает ли это, что ты предпримешь попытку перемирия?
– Нет, – тут же выпалил Рэй и прикусил язык. Наверное, нужно было ответить: «Возможно потом, как-нибудь в другой раз…», но врать не хотелось. Он не пойдет на перемирие, только не с ней.
С одной стороны, он сам понимал, как неприятно находиться между двумя воюющими сторонами: учитель Рэя открыто презирал Танвина, а тот вечно исчезал из дома как раз в то время, когда подошвы кожаных туфлей педагога соприкасались с паркетом дома фон Элбаттов. Но, с другой стороны, Рэй не обязан общаться с кем-то только из-за Генри. Кто знает, что он в ней нашел. Может его прельщает внимание, прикованное к ней? Или, если верить слухам, их объединяет военное прошлое в Бринале? Или он просто влюблен в нее и поэтому не замечает ее недостатков? В любом случае, идти на перемирие он не собирается.
– Что ж, жаль, – сказал Генри. – Вам просто не повезло неправильно начать знакомство.
Рэй только пожал плечами. На его взгляд нельзя было начать знакомство правильно или неправильно, можно было просто познакомиться и сделать для себя выводы.
– Понимаешь, она довольно остро реагирует на всякие политические противоречия. Как и все, кто жил в Бринале, она не может принять другого образа мышления. Ей нужно время.
– Ну и пусть, я-то тут причем, – бурчит Рэй. И, чтобы сгладить острые углы этого разговора, добавляет: – Но я признаю, что, когда я разозлился и вспомнил, кто она такая, мне нужно было просто встать и уйти.
– Неужели ты не узнал ее сразу же? Еще до каникул, когда яе был в академии, то от количества ее фотографий в газетах мне становилось плохо.
– Я не читаю ни желтую прессу, ни журналов про новинки искусства.
– Даже колонки про театр в обычных газетах пропускаешь?
– Даже их.
– Из принципа?
– Нет, просто не интересно.
– Не интересно искусство? Музыка, театр, живопись?
– Живопись, – ухватился за мысль Рэй. – Живопись – интересно, – и, немного помолчав, продолжил: – Но не современная.
– Серьезно? – удивился Генри. – Первый раз вижу человека, который бы не радовался изменениям, которые внесла новая эпоха в живопись.
– А вот я не радуюсь. Пошлость, скрытые смыслы, абстракция – мол, додумывай сам, а я тут быстро денег получу.
– Для такого богатого человека ты довольно много думаешь о заработке других, – вставил Генри как бы между прочим.